Читать книгу "Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер"

Атмосфера за обеденным столом была весьма оживленной. Молотов и Стеттиниус поднимали тосты друг за друга. Когда Молотов сказал, что надеется на скорый приезд Стеттиниуса в Москву, президент «отреагировал мгновенно: “Ха-ха, он хочет, чтобы вы поехали в Москву! Вы думаете, Эд поведет себя в Москве так же, как Молотов в Нью-Йорке?“»[854] По словам Стеттиниуса, Рузвельт был мастером подразнить кого-нибудь и в данном случае явно намекал на то, что секретной службе приходилось в 1942 году постоянно следить за Молотовым, куда бы тот ни направлялся: в театр, магазин либо в ночной клуб. Сталин засмеялся и находчиво ответил: «Он может приехать в Москву инкогнито». Потом, закурив, как заметил Стеттиниус, сигарету «Лаки страйк», Сталин спросил Рузвельта, правда ли, что тот отправил телеграмму с просьбой приготовить пятьсот бутылок русского шампанского, а затем серьезно заявил (мысль о крайней необходимости в долгосрочном кредите явно не давала ему покоя), что он «предоставит президенту это шампанское на условиях долгосрочного кредита на тридцать лет»[855]. Лед был сломан, но президент определенно решил сменить тему, ответив: «Хочу вам кое-что рассказать. Премьер-министр и я, обмениваясь телеграммами последние два года, чтобы выразить к вам свое дружеское участие, придумали выражение “Дядюшка Джо“». Сталин спросил, что означают эти слова. Рузвельт повторил, что так они именуют Сталина и что это обозначает теплое отношение к человеку, «как если бы он был членом семьи». Было заметно, что Сталина это покоробило, хотя президент уже называл его «Дядюшкой Джо» в последний день их переговоров в Тегеране. В этот щекотливый момент в беседу вступил Молотов, который заявил, что никому и в голову не приходит этому удивляться: «Он просто вас разыгрывает. Мы знаем об этом уже два года. Да и вся Россия знает, что вы называете его “Дядюшкой Джо“».

Когда обед уже подходил к концу, Сталин коснулся разногласий по поводу применения «права вето» в Совете Безопасности и заявил, что трем великим державам, освободившим малые страны от германского господства, следовало бы проявлять полное единство в вопросе сохранения мира на земле. «Смешно себе представить, – сказал он, – что Албания будет иметь равный голос с тремя великими державами… Малые страны никогда не согласятся с решениями великих держав, которые те предложат применить в качестве наказания таких стран».

Рузвельт добродушно согласился, что три великие державы, «представленные за этим столом»[856], должны обеспечивать мир на земле. После непродолжительной дискуссии Черчилль поднял тост за мировой пролетариат, изящно подкрепив его образным выражением: «Пусть орел позволит птичкам распевать песни и совершенно не беспокоится о том, почему они поют»[857].

В этот момент Вышинский повернулся к сидящему рядом Болену и сказал, что американцам «следует научиться повиноваться своим лидерам, а не задаваться вопросом по поводу того, что им приказано делать». Болен тут же парировал: «А вы приезжайте в Соединенные Штаты и скажите это американцам». Вышинский усмехнулся и ответил, что он был бы рад съездить.

Тосты продолжались. Стеттиниус заметил, что Сталин, стараясь остаться трезвым, после каждого тоста отпивал половину водки из своей рюмки и, думая, что никто не видит, доливал рюмку водой. (Так же поступал и Вышинский.) Атмосфера была настолько дружеской, что Рузвельт попросил принести еще шампанского, а когда Сталин в десять вечера заявил, что пора уходить, поскольку ему еще нужно вернуться к своим обязанностям по руководству войсками, Рузвельт ответил отказом. Сталин согласился остаться до 22:30, но фактически оставался за столом и после одиннадцати вечера.

Понедельник, 5 февраля

Дни были насыщены встречами. Три министра иностранных дел встречались каждый день в полдень поочередно в каждом из дворцов (в отличие от их руководителей, которые всегда приспосабливались к графику президента США и позволяли ему вести их заседания. Иден, Молотов и Стеттиниус по очереди выполняли функции председателя и меняли место заседаний, обычно по месту резиденции председательствующего). Они совещались в течение продолжительных ланчей, обсуждая вопросы, рассмотренные на пленарной сессии накануне. После полудня Стеттиниус, Иден и Молотов встречались со своими главами государств и отчитывались перед ними. Генералы и адмиралы также встречались ежедневно для сверки планов военных операций.

Второе пленарное заседание началось в 16:00. Открыл сессию президент Соединенных Штатов заявлением, что повесткой дня будет обсуждение политических аспектов дальнейшей судьбы Германии. Сначала предстояло обсудить зоны оккупации, которые необходимо согласовать между тремя державами, отложив пока вопрос о том, следует или не следует отводить зону оккупации для Франции, а при положительном решении этого вопроса определиться, должна ли Франция войти в состав Союзной контрольной комиссии. Он передал Сталину схему зон оккупации.

Сталин заявил, что ему хотелось бы рассмотреть ряд проблем, касающихся будущего Германии: остаются ли в силе предложения о расчленении страны? Должна ли каждая часть страны иметь свое правительство? «Если Гитлер пойдет на безоговорочную капитуляцию, следует ли нам вообще иметь дело с его правительством?»[858] Сталин коснулся и темы репараций.

Рузвельт ответил, что под будущим Германии он понимает разделение ее на оккупационные зоны. Сталин сказал, что он хочет знать, какое решение о разделе Германии можно будет считать совместным: «Если Германию предстоит разделить, то на сколько частей… В Тегеране президент Рузвельт предлагал разделить страну на пять частей… Премьер-министр в Москве говорил о разделе на две части… Не пришло ли время принять конкретное решение?»

Черчилль заявил, что британское правительство в принципе согласно на расчленение Германии. Однако практически такая процедура является слишком сложной, чтобы разработать ее за четыре-пять дней. Если его сейчас спросят, как следует разделить Германию, он будет не готов ответить, «и по этой причине он просто не может взять на себя ответственность и предложить определенный план расчленения Германии». Отделение Пруссии от Германии «устранит главное зло – военный потенциал Германии будет в огромной степени подорван… Мы согласны с тем, что Германия должна утратить определенные территории, завоеванные Красной армией, что станет частью разрешения и польского вопроса», но предстоит определить судьбу Рейнской области, промышленных территорий Рура; все это требует тщательного изучения. Но сейчас, добавил Черчилль, «требуется лишь достичь окончательного согласия по зонам оккупации и решить вопрос о зоне для Франции».

Сталин ответил, что вопрос о капитуляции для него пока неясен: «Предположим, какая-то влиятельная германская группа объявит о свержении Гитлера и безоговорочной капитуляции. Будут ли три наших правительства иметь дело с этой группой?»