Читать книгу "Мираж черной пустыни - Барбара Вуд"

Она уже и не могла точно вспомнить, когда Дэвид Матенге начал проникать в ее мысли, появляясь там непрошеным гостем. Читая книгу или расставляя цветы в доме, Мона вдруг ловила себя на том, что думает о Дэвиде. Когда она впервые это осознала, ей показалось, что на самом деле это началось очень давно.

Покопавшись в своей памяти, она обнаружила, что Дэвид был там с самого детства. Будучи ребенком, она ненавидела его из-за того, что ее мать была так внимательна к его сестре; подростком Мона наблюдала его превращение в активного политического агитатора; потом винила его в смерти своего брата; наконец, до нее доходили слухи о подвигах Дэвида в Палестине и о том, что он получил там медаль. Он каждый день приходил на судебные слушания по делу ее матери, а потом начал работать управляющим на ее плантации и проработал с ней все эти семь лет. Однажды Мона вдруг осознала, насколько большое место занимал в ее жизни сын Вачеры, и это открытие ее потрясло; она с удивлением обнаружила, что не было в ее жизни такого периода, когда бы она совсем не думала о Дэвиде Матенге.

А теперь она, к своему ужасу, начала осознавать, что мысли эти превратились в чувства, и случилось это уже достаточно давно.

Мона задумчиво наблюдала за парой жирафов, которые ощипывали неподалеку куст боярышника с плоской верхушкой. Жирафы прервали свою трапезу, замерли на месте, уставившись на толпу людей, их длинношеие, неуклюжие тела почти слились с желтой, выжженной на солнце равниной, которая тянулась вдаль и плавно переходила в лиловатые холмы. Удовлетворив свое любопытство, животные повернулись и пошли прочь. Казалось, присутствие людей нисколько их не тревожит. Наверное, эти двое просто не научились бояться людей, решила Мона, потому что живут в охраняемом заповеднике. Благодаря Грейс Тривертон и ее неустанной борьбе за сохранение кенийской природы охота и браконьерство были объявлены вне закона на этой территории. Именно по этим землям Джеффри Дональд и возил своих немногочисленных туристов, заманивая их великолепными возможностями для съемки львов, жирафов, слонов и зебр.

Мона снова посмотрела на дорогу и почувствовала, как ее тревога усиливается: Дэвид опаздывал.

Он ехал медленно, зная, что за поворотом увидит очередной блокпост и будет еще один допрос, учиненный полуграмотными, зазнавшимися ополченцами, которым очень нравилось унижать таких, как он.

Дэвид с силой сжал руль, так что ногти впились в ладони. Он столько часов искал Ваньиру — и не нашел ее.

То, что он увидел, привело его в ужас.

Тысячи бездомных, безмужних женщин жили в черных районах Кариоркор, Бахати и Шаури Мойо. Они теснились в мрачных однокомнатных клетушках без каких-либо удобств, в ужасных антисанитарных условиях, воду им приходилось набирать из уличных колодцев. Все они покинули свои фермы, где были беззащитны перед налетами May May. Дэвиду пришлось узнать, что, для того чтобы выжить, большинство женщин прибивались к случайным мужчинам в обмен на сексуальные услуги. После объявления чрезвычайного положения была введена пропускная система, которая, как надеялись власти, поможет им контролировать передвижение людей, устанавливать личности бунтовщиков и бросать их за решетку. Каждый житель Найроби обязан был получить пропуск, для чего мужчине требовалось предъявить справку о том, что он работает, а женщине — доказать, что есть мужчина, который ее содержит. Если женщина не могла подтвердить, что у нее есть муж либо любой другой мужчина, который несет за нее ответственность, будь то брат или отец, на нее тут же приклеивали ярлык проститутки, арестовывали и депортировали обратно в деревню, где у нее не было больше дома. Поскольку никто не хотел возвращаться обратно на шамбу, женщины либо прятались, живя в постоянном страхе быть обнаруженными, либо исхитрялись тем или иным образом добыть себе «мужа».

Грязь, вонь, нищета, в которой жили эти беззащитные, всеми брошенные женщины, приводили Дэвида в ужас. Но он продолжал методично обходить трущобы и каждый раз, натыкаясь на очередное испуганное или угрюмое лицо, молился, чтобы ему не пришлось узнать среди этих несчастных свою жену и детей.

Он их и не нашел и теперь ехал по дороге, ведущей из города, направляясь к тому месту, где Джеффри Дональд установил свой придорожный рекламный щит, чтобы забрать оттуда Мону.

«Да разве сейчас подходящее время, — кипел от возмущения Дэвид, направляя весь свой гнев и разочарование на человека, которого ненавидел, — чтобы привлекать туристов рекламными слоганами? Сейчас, когда Джомо Кеньята, абсолютно невиновный и миролюбивый, по мнению Дэвида, человек, несправедливо обвинен и посажен за решетку, когда двадцать тысяч африканских детей не ходят в школу, потому что британцы закрыли независимые школы кикую, когда людей убивают в их собственных домах, когда женщины подвергаются издевательствам и насилию со стороны разнузданных ополченцев и вынуждены отдаваться чужим мужчинам в обмен на защиту, когда кикую убивают друг друга, а Кения распадается на части и дискредитирует себя в глазах мировой общественности? Разве сейчас подходящее время для торжественных речей и церемоний? «Господи, — думал Дэвид, — каким же надо быть дураком, чтобы все это затеять».

Но Дэвид знал, что Джеффри Дональд далеко не дурак; напротив, он очень хитер, и именно поэтому с ним всегда надо держать ухо востро. Это была лишь одна из причин, почему Дэвид ненавидел Джеффри. Другая причина — его тесная дружба с Моной. Дэвид прекрасно видел, что этот человек пытается управлять ее жизнью, вечно дает ей ненужные советы, критикует все, что бы она ни делала. Дэвид никак не мог понять, почему Мона все это терпит. Его раздражало, что Джеффри вечно торчит в Белладу; создавалось впечатление, что он гораздо больше времени проводит с Моной, чем с собственной женой. Но больше всего Дэвида бесило то, как Джеффри иногда смотрел на Мону.

Дэвид вдруг вспомнил, как Джеффри и Мона катались однажды на лошадях на поле для игры в поло. Мона упала с лошади, а Джеффри поднял ее и поцеловал.

Дэвид с силой сжал руль.

Некоторым африканским солдатам, которые во время войны побывали в Европе, довелось спать с белыми женщинами. В основном это были проститутки, но были и нормальные женщины, которыми двигало любопытство и желание попробовать секс с черным мужчиной. Кроме того, им были незнакомы расовые предрассудки, которые большинство белых кениек впитали с молоком матери. Так вот, эти солдаты потом говорили своим чернокожим товарищам по бараку, что европейские женщины более отзывчивы на ласки, их легче удовлетворить, чем африканок, а все потому, что они не подвергались операции ируа. А самое главное, бахвалились солдаты, европейки просто в восторге от любовного мастерства африканских воинов.

Эти разговоры вызывали отвращение у Дэвида, душа и тело которого сгорали тогда от страсти к Ваньиру. Да и после войны он осуждал тех мужчин, которые привезли с собой европейских жен. Он считал это оскорблением по отношению к африканским сестрам.

Завидев собравшихся на обочине людей, Дэвид сбросил скорость, и через несколько метров машина остановилась. Оглядев собравшихся в поисках Моны, он заметил с негодованием, что толпа была четко разделена на черных и белых: первые сидели прямо на земле, под палящим солнцем, тогда как вторые с комфортом устроились на стульях в тени. Ему говорили, что после церемонии в отеле «Норфолк» будет угощение для участников, при этом в элегантный ресторан будут допущены только белые, туземцам же отведут места снаружи, на лужайке. «Вот вам и расовая интеграция», — с горечью подумал он.