Читать книгу "Смерть меня подождет - Григорий Федосеев"

У меня из рук валится шест. Нина всхлипывает. Лица людей вдруг становятся суровыми. Кто-то шевелит ногой гальку. В наступившей тишине мерным прибоем стучат о долбленку набегающие волны реки.

Ребята помогают Нине сойти на берег. Вспыхивает подновленный костер. Я задерживаю Фильку у лодки.

-- Ты почему здесь?

-- Вчера вечером меня отправил сюда Трофим. Иди, говорит, Филька, в лагерь и следите -- как появится на гольце дым или гелиотроп засветит, ведите оленей, сниматься будем с пункта. Приказал, чтобы до его прихода плот был готов. А что случилось?

-- На пункте палатка сгорела, и Трофима там нет с ночи. Куда он мог уйти?

-- Не должен уйти, нет, нет! -- убеждает меня Филька. -- Разве под голец спустился, там балаган каюров, и заболел...

-- Да, это может быть.

В лагере тишина, точно в нем ни единой души. Я подхожу к костру. Ослепительный свет вынуждает меня зажмуриться. После небольшой паузы я говорю:

-- У Трофима что-то случилось. Он не принял наш сигнал об окончании работы, и фонарь остался непотушенным. Сегодня к пункту летал самолет, на гольце никого не оказалось, палатка сгорела. Мы рассчитывали застать Трофима здесь...

Становится совсем тихо. Потом кто-то загремел чайником, кто-то бросил в огонь сухие поленья, и к небу поднялся рыжим языком огонь.

-- Не будем гадать, надо идти, -- говорит Пресников. -- Всяко может случиться: и ногу недолго вывихнуть, и простыть -- небольшая хитрость.

-- Да, да, надо идти, -- зашумели все.

-- Ты, Филька, знаешь тропу? -- спрашиваю я.

-- Не раз топтал ее.

-- Поведешь меня с Михаилом Михайловичем сейчас. А ты, Пресников, с остальными утром пораньше соберете оленей, возьмете продовольствие, палатки, постели -- и следом за нами. Понятно?

-- Повторять не надо.

-- Я не останусь здесь, я пойду с вами, -- говорит простуженным голосом Нина.

-- Хорошо, только не волнуйся и не мучь себя догадками. Трофим в балагане, и мы к утру будем у него.

Мы ужинаем.

-- Нина, ешь, нельзя голодать, иначе останешься здесь, -- угрожаю я.

А сам чувствую, как тепло костра, разливаясь по телу, отбирает последние силы. Устали мы. Болят спина, плечи, ноги. Убийственно хочется уснуть, безразлично где: на острых ребрах камней, на мокрой земле или сидя.

-- Филька, собирайся, да попроворнее. Положи в рюкзак бинты и йод.

Нина сидит у огня сгорбленным комочком, в тяжелом забытьи. Какие страшные думы гнездятся в ее голове! Как жаль мне тебя, Нина!.. И все-таки я верю, ты еще будешь счастлива с Трофимом.

Мы уходим сквозь ельник в темную ночь. Впереди Филька. Справа, в глубокой промоине, мечется ручей. Вверху, в бездонье, мерцают звезды. Ничего не видно.

Идем по глубокой расщелине на восток, к невидимым вершинам. В этой ужасающей темноте не нужны глаза, не знаешь, куда ступают ноги. Передвигаемся с опаской. Все время кажется, что под тобою пропасть. Но надо идти, идти и идти.

-- Где же Трофим? -- слышу голос Нины, полный отчаяния.

-- Он под гольцом в балагане, -- уверенно говорит Филька. -- Такого мужика, как Трофим, не то что гроза, а и сам атом не возьмет -расщепляется. Мы-то ведь знаем его.

Идем, торопимся, еще надеемся встретить Трофима на тропе. Ах, если бы вот сейчас услышать его шаги или крик о помощи!

Нас накрывает туча. Тьма резко чернеет. Ледяной ветер дует из этой тьмы. На лицо падают невесомые пушинки снега. Все это обрушивается внезапно, сразу, Филька ведет нас вслепую. Слышим, как он посохом нащупывает путь, как его ноги проваливаются в пустоту, ломают кусты. Так темно, что мы не видим не только тропу, но и друг друга. Небо и земля неразличимы.

-- Давайте дождемся луны, может, посветлеет, -- предлагает проводник.

Идти действительно некуда, мы точно в пустоте. Находим на ощупь под камнями сухое место, усаживаемся, жмемся друг к другу. Ждем. Ждем долго. С облаков падает снег. Если бы не этот адский холод!

-- Филька, карауль, как прояснит -- растолкаешь всех, -- говорю я, вбирая голову в воротник, как черепаха, и засовываю глубоко под телогрейку закоченевшие руки. Пытаюсь как-то отгородиться от холода, найти такое положение, при котором можно будет немножко забыться. Но вдруг подумалось: а что, если за ночь выпадет больше снега и у Трофима нет костра! Сразу мне вспоминается Джугджурский перевал, где мы замерзали в пургу без огня. Меня всего потрясает это воспоминание. Я вскакиваю. Разве не величайшее преступление наша задержка?

-- Братцы, надо идти!

Молча, медленно поднимаются мои спутники. Бойка стряхивает с шубы мокрый снег. А кругом темная ночь да зловещий шорох выпавшего снега. Шаги тяжелеют. Все мы чувствуем себя слабыми, беспомощными, среди мрака. Главный ориентир -- шум ручья. Его я стараюсь держать справа. И важно, чтобы путь все время шел на подъем...

С востока, из темной бездны, пробивается еле уловимый голубоватый свет. Отрывается земля от неба. Сквозь дырявую крышу облаков светят далекие звезды. Снег перестает. Но Филька не может узнать места и сказать, где тропа.

Усаживаемся на камни, ждем, когда больше посветлеет. Какое поразительное ощущение всего себя в этой усталости! Болью отзываются все суставы, каждая мышца и жилочка.

Вот-вот покажется луна. Где-то внизу лениво ворочается ручей. Из темноты встают одинокие лиственницы, купы высоких ерников, бурые россыпи. И вдруг тишину потрясает крик совы. Птица, увидев нас, в испуге закачалась в прозрачном воздухе.

Филька находит тропу. Она вьется по склону, скачет с камня на камень, приводит нас на дно расщелины и тут исчезает. Встречающий нас ручей побелел после ночи, точно крутой кипяток. Идем вдоль него. Нам вслед дует холодный ветер. Воет буран. Упругий ольховник уже весь исхлестан, а мокрая трава не смеет бороться, лежит, покорно прижавшись к земле.

Расщелина становится все более волнистой. Узкие места перехвачены россыпями и прорезаны глубокими промоинами. Там, где путь преграждают топкие мари, мы с содроганием погружаемся по колено в воду, бредем дальше.

Впереди, над черными вершинами гор, полная белая луна впаяна в смутно-синюю полоску неба.

Неровные шаги людей тревожат тишину ночи.

Перебираемся по камням на левый берег, присаживаемся отдохнуть. Нине помогаем опуститься на камень. Бедняжка, откуда у нее берутся силы! Она не жалуется.

Слева, у подножья отрога, бойко закричала кедровка, первая уловившая признаки рассвета. И тотчас же "а ближней лиственнице зашараборила белка. Прыгая с сучка на сучок все выше и выше, она торопилась увидеть раньше других зорьку.

Мы идем все медленнее, все тяжелее. Да, близко рассвет: темнеют деревья и кусты, горы становятся выше и печальнее. Луна совсем уходит в тучи. Редкий туман, зарождающийся на дне расщелины, пытается прикрыть жалкую, беспомощную землю.