Читать книгу "Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио - Василий Молодяков"

В.Я. Сиполса такие сомнения, похоже, не тревожат, потому что ну очень хочется поверить «источнику». У меня это не получается. Не говорю уже, что содержание зафиксированных в нем высказываний Молотова и Сталина полностью противоречит всем остальным документам (включая секретные) по тем же вопросам, а их подлинность сомнений не вызывает. Таким образом, перед нами очевидная фальшивка, составленная задним числом. Авторство Чадаева я не оспариваю, потому что не видел оригинал. Когда и зачем она появилась, не знаю. Да это не так уж и важно.

Есть еще один документ, на который ссылается Сиполс в подтверждение своей трактовки: «совершенно секретная» телеграмма Молотова Майскому от 17 ноября 1940 г. Вот ее полный текст (подчеркиваю слово «полный»):

«Для Вашей ориентировки даю краткую информацию о берлинских беседах:

1. Моя поездка в Берлин имела характер ответного визита на две прошлогодние поездки Риббентропа и произошла по приглашению германского правительства.

2. Вопреки некоторым неправильным сообщениям иностранной печати, берлинские беседы касались главным образом вопросов советско-германских отношений, выполнения заключенных в прошлом году соглашений и выяснения возможностей дальнейшего развития советско-германских отношений. Вопросы о разграничении сфер интересов между СССР, Германией и другими странами, а также вопросы о присоединении к пакту трех держав в Берлине не решались в этих беседах.

3. Никакого договора в Берлине не было подписано и не предполагалось этого делать. Дело в Берлине ограничилось, как это и вытекает из известного коммюнике от 10 ноября, обменом мнениями.

4. В дальнейшем возможно рассмотрение в обычном дипломатическом порядке ряда вопросов, по которым был обмен мнениями в Берлине.

5. Как выяснилось из бесед, немцы хотят прибрать к рукам Турцию под видом гарантий ее безопасности на манер Румынии, а нам хотят смазать губы обещанием пересмотра конвенции в Монтре в нашу пользу, причем предлагают нам помочь им в этом деле. Мы не дали на это согласия, так как считаем, что, во-первых, Турция должна остаться независимой, а, во-вторых, режим в проливах может быть улучшен в результате наших переговоров с Турцией, но не за спиной Турции.

6. Немцы и японцы, как видно, очень хотели бы толкнуть нас в сторону Персидского залива и Индии. Мы отклонили обсуждение этого вопроса, так как считаем такие советы со стороны Германии неуместными».[567]

Два последних пункта, действительно, создают впечатление крайне антигерманской настроенности, в том числе за счет таких недипломатических выражений как «прибрать к рукам», «смазать губы», «толкнуть». Содержание первых четырех пунктов в целом соответствует истине, хотя нарком явно стремился отвлечь внимание от «вопросов о разграничении сфер интересов», которые хоть и не решались, но усиленно обсуждались. Никакого решения пока нет – чего зря разговоры разговаривать. А вот окончание телеграммы – «случай так называемого вранья», как говорил классик.

Первое. Сталин не только согласился на пересмотр конвенции Монтре, но потребовал военных баз в проливах и, более того, предложил прибегнуть к совместному политическому и даже военному давлению на Турцию, если та заартачится. С беспокойством о сохранении ее независимости это как-то не вяжется. Второе. Сталин не только согласился рассматривать вопрос о «южном» направлении советской экспансии, но сам решил «толкнуть» СССР в сторону Персидского залива: немцы ему этого не предлагали. А там нефть, много нефти, поболее, чем в Плоешти. Можно, конечно, сослаться на то, что окончательное решение было сообщено Шуленбургу 25 ноября, а телеграмма составлена на неделю раньше, но уже записи берлинских переговоров противоречат ее содержанию.

Вывод один: Молотов Майского сознательно обманывал.

Читатели документов, особенно увлеченные их содержанием, редко обращают внимание на подстрочные примечания. В данном случае – очень зря. Потому что из подстрочного примечания к этой телеграмме в «Документах внешней политики» (и в более ранних публикациях тоже!) можно узнать, что «аналогичные по пп. 1-4 телеграммы направлены также полпредам в Болгарии, Румынии, Югославии, Италии, Греции, Франции, США, Японии, Китае, Швеции, Финляндии, Венгрии». То есть, первые четыре пункта – достоверная часть сообщения – содержали официальное «руководство к действию» для основных советских дипломатических представительств, за значимым исключением Турции (к сожалению, «установочные» телеграммы в Стамбул по данному вопросу в печати не известны). Последние два пункта – недостоверная, как мы могли убедиться, часть – предназначалась исключительно Майскому. Он «узнал» от наркома больше всех своих коллег. Но избытком доверия это считать трудно.

Давайте попробуем посмотреть на Майского глазами Молотова. Во-первых, бывший меньшевик. Для Молотова это имело значение. Такое же меньшевистское прошлое было и у Вышинского, который усиленно «отрабатывал» его сначала как прокурор на показательных процессах, а потом с иностранными дипломатами как заместитель Молотова (после войны как министр). «Вышинский был известен своей грубостью с подчиненными, – вспоминал В.М. Бережков, – способностью наводить страх на окружающих. Но перед высшим начальством держался подобострастно, угодливо… Видимо, из-за своего меньшевистского прошлого, Вышинский особенно боялся Берии и Деканозова, последний даже при людях обзывал его «этот меньшевик» ».[568]

Во-вторых, это «человек Литвинова», связанный с ним не только давней дружбой, но и единством взглядов, – «западник» (сейчас мы бы сказали – «атлантист») и «гнилой интеллигент» (одно из любимых выражений Молотова). Давняя взаимная неприязнь Молотова и Литвинова была общеизвестна, причем имела она еше и личный характер.

В-третьих, Майский к этому времени уже восемь лет был полпредом в Лондоне и запросто общался со всей английской верхушкой.[569] В нормальных условиях посол именно этим и должен заниматься, но в эпоху «Большого Террора», когда всякая «связь с иностранцами» приравнивалась к преступлению (потенциальный шпионаж и измена родине), советские дипломаты чувствовали себя заложниками. С одной стороны, от них требовали как можно более полной и разносторонней информации из страны пребывания, с другой – любые контакты легко могли стать абзацами обвинительного заключения. Известно, как пострадал от репрессий Наркомат иностранных дел, поэтому дипломаты, резонно опасаясь за свою жизнь, зачастую ограничивались, если не было специальных указаний, протокольными визитами и ничего не значащими разговорами да пересказом газетных сообщений. Майский вел себя совершенно по-иному, а потому мог казаться готовой фигурой для «шпионской истории». Так позднее и получилось, в начале пятидесятых, – только показания у него выбивали против… Молотова.