Читать книгу "День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров"

В позиции купечества, вероятно, сыграло роль и то, что никаких экономических выгод обладание новым выходом к морю не сулило. Скорее наоборот, ведь Черное море оставалось «внутренним морем» Османской империи, а пути в Средиземноморье перекрывали Керчь и Стамбул. Принятие города повело бы не к развитию, а к пресечению турками южной торговли. И что характерно, царь и правительство склонились к точке зрения торговых и посадских сословий, а не дворян и детей боярских. Впрочем, и заключение комиссии Желябинского было неутешительным: «Город Азов разбит и разорен до основания, и вскоре города поделать никоим образом нельзя, а от приходу воинских людей сидети не в чем». И Земский собор принял решение — Азов не брать, но и казаков в обиду не давать, оказать им всемерную помощь.

В Турции же разгром на Дону вызвал настоящую бурю. Гассан-паша и капудан-паша слетели со своих постов и отправились в тюрьму. В отместку за поражение Ибрагим Безумный, разъярившись, приказал уничтожить всех христиан в стране, и покатилась первая в истории Османской империи волна массовой резни греков, армян, болгар, заезжих русских — правда, кратковременная. Об умственных способностях султана подданные знали, а на христианах держалось все хозяйство, все подати, и местным правителям ни к чему было рубить сук, на котором они сидели. А в Стамбуле и других крупных городах вырезали сколько-то тысяч людей «для галочки» — ну а заодно и пограбили.

Для возвращения Азова весной 1642 г. стала формироваться вторая армия, которую возглавили сам великий визирь и египетский паша. Русская агентура в Турции уже существовала, да и дипломаты не дремали, и в Москве об этом стало известно. Михаил Федорович отправил на Дон дворянина Засецкого и есаула Родионова с 15 казаками, которые повезли указ: «Ведомо нам учинилось заподлинно, что Ибрагим… отправил сильную рать воевать нашу украину, и всех христиан, находящихся в его владениях, велел побить. Нашей же рати за кратостью времени не успеть притти под Азов, принять его и вооружить… Дабы напрасно не пролить христианской крови, повелеваем вам, атаманам и казакам, и всему Великому Войску Донскому Азов оставить и возвратиться по своим куреням… Если же ослушаетесь, то ни милости, ни помощи, ни защиты от меня, царя, не ожидайте и себя за напрасное пролитие крови вините».

Собственно, необъявленная война уже началась. Отряд, везший грамоту, попал на переправе через Северский Донец в засаду турок. Засецкий с несколькими казаками сумел прорваться и доставить указ на Дон. Казаки, заслушав волю царя и обсудив ее на кругу, подчинились. И немедленно начали эвакуацию Азова. Вынесли иконы из храмов, вывозили имущество и запасы. А уцелевшие участки стен и башен подкапывали и рушили. Сделано это было вовремя. В июне показался флот из 33 галер и множества других судов, который вез армию Мухаммеда-паши. При приближении турок последний отряд казаков, дежуривший в Азове, взорвал остатки крепостных строений, поджег свои дома и ушел вслед за товарищами.

Великий визирь нашел на месте города лишь развороченную груду развалин. И двигаться дальше, в глубь донских земель, не рискнул. Без надежного обеспечения, без тыловых баз — каковой мог стать только Азов — удаляться от моря было опасно. Поэтому Мухаммед-паша предпочел остаться «победителем». Отрапортовал об овладении крепостью, оставил сильный гарнизон и команды рабочих для ее восстановления и вернулся в Стамбул.

Казалось бы, самое крупное самостоятельное предприятие казаков завершилась впустую… На самом деле — нет. Именно благодаря героическому «Азовскому сидению» Россия смогла практически беспрепятственно закрепить за собой и освоить богатейшую черноземную полосу — нынешние Курскую, Белгородскую, Орловскую, Воронежскую, Липецкую, Тамбовскую области. Ну а отражением этой эпопеи стал великолепный памятник литературы XVII в. — «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», созданная есаулом Федором Ивановичем Порошиным. Не только историческое, но и чудесное поэтическое произведение, напоминающее древние былины.

«Повесть» и не скрывает своей связи с былинными традициями, казаки в ней сражаются, будто «впрямь на Руси богатыри Святорусские». И стоят эти богатыри не только за Дон, но и за всю Россию, воспевают ее и гордятся, что «государство Московское велико и пространно, сияет светло посреди паче всех иных государств и орды бусурманской аки в небе солнце». А разве может оставить читателя равнодушным, например, эпизод, где казаки, идя в отчаянный, неравный бой, прощаются: «Не бывать уж нам на Святой Руси: смерть наша грешная в пустынях за наши иконы чудотворные, за веру христианскую, за имя государево». И обращаются напоследок к родной природе: «Простите нас, леса темные и дубравы зеленые, простите нас, моря синие и реки быстрые…» А завершается «Повесть» словами: «Была казакам слава вечная, а туркам укоризна вечная».

Европейская война выдыхается

Ход Тридцатилетней войны колебался то в одну, то в другую сторону. На гребне побед Ришелье уже замыслил перенести боевые действия в Испанию. Французы на Пиренеях захватили Русильон, вторглись в Каталонию, но мародерством и насилиями восстановили против себя местных жителей, которые стали оказывать сопротивление. Чума, начавшаяся в Бургундии, покатилась теперь по югу и западу Франции. Командование испанской армии в Нидерландах принял принц Савойский — он выгнал из Фландрии армию Шатильона и нанес поражение голландцам, прорвавшись к самому Амстердаму. Французов разбили и в Италии. В одном сражении погиб их командующий Креки, а бой при Верчелли проиграл сменивший его Ла Валетт. После чего его пришлось отзывать из Италии и перебросить на помощь Конде, застрявшему с осадой Фуэнтараби. Но и вместе не справились. Хотя все крепостные сооружения разрушили осадной артиллерией, штурмовать даже не пытались. Как потом выяснилось, Конде и Ла Валетт сами платили своим солдатам, а потому считали нужным беречь «собственные» полки. А потом подтянулись испанцы и наголову их разгромили. Конде как принц крови выкрутился, Ла Валетт был заочно приговорен к смерти и сбежал в Англию.

То бишь снова одолевали Габсбурги. Но ситуацию резко изменил Бернгардт Саксен-Веймарский — ему в конце 1638 г. сдалась крепость Брейзах на Рейне. Потеряв ее, испанцы отступили к морю. И Оливарес стал формировать в Корунне большую эскадру для переброски во Фландрию. Однако на море господствовали голландцы. И, несмотря на попытки испанцев уклониться от боя и проскользнуть мимо, молодой адмирал Тромп перехватил армаду и уничтожил. Испания лишилась большей части флота, ее связь с Фландрией была прервана. В наступление опять перешли французы, захватили Эсден, вторично перешли Пиренеи…

Хотя казна Людовика совершенно опустела. Подпитывали ее сверхусилиями. С богатыми финансистами кое-как заключили несколько договоров о займах с сомнительными шансами на отдачу. Но они были настолько повязаны с правительством, что деваться им было некуда. Хочешь, чтобы удержались твои покровители, — плати. Снова росли налоги. А в 1639 г. эпидемия чумы достигла Нормандии, и без того разоренной. Когда здесь начали взимать подати, выяснилось, что из 162 приходов 82 вообще не в состоянии платить. Принялись выколачивать деньги силой. И тогда началось, по словам Ришелье, «движение такого размаха, что оно привело в беспорядок все королевство и затруднило ведение военных действий за границей». Крестьяне восстали, создали «армию страдальцев» под руководством Жана Босоногого, жгли замки, расправлялись с чиновниками. В отличие от восстания кроканов, усмиренного относительно мягкими мерами, в Нормандии было решено применить образцовое устрашение. Кардинал писал: «Жестокость к тем, кто презирает закон и устои государства, есть общественное благо. Нет худшего преступления против общественных интересов, чем проявление жалости к преступникам». «В том, что касается государственных преступлений, следует закрыть дверь перед состраданием и не обращать внимания на жалобы заинтересованных сторон и речи неграмотного народа, который иногда осуждает самые полезные и необходимые меры».