Читать книгу "Аспект-Император. Книга 2. Воин Доброй Удачи - Р. Скотт Бэккер"

Дни шли за днями, но ее манера оставалась столь же насмешливой и отстраненной, как и в день их первой встречи в шатре Кайютаса. Ее неизменно окружал ореол власти – не только из-за чудесного образа переброски их с места на место, но и из-за высокого рождения и занимаемого положения. Гранд-дама и имперская принцесса. Архимаг и Анасуримбор.

Но юный возраст и принадлежность Сервы к женскому полу постоянно сбивали его на представление о ней как о простой девушке, вовсе не обладающей никакими необоримыми силами, такой же пленницы обстоятельств. А возможно, именно такой он и желал бы ее видеть, вне зависимости от того, сколько раз ее знания и интеллект разрушали подобный образ, он вновь воссоздавался в его голове. Порой глубина ее наблюдений и детальное знакомство с древними землями поражали. Но буквально через несколько мгновений он вновь видел в ней привлекательную неприкаянную девицу, которой было бы так покойно в его руках, если бы она только позволила себя обнять.

Никак не укладывалось в сознании, сколь прочный след древних знаний она несла в душе.

– Этот Нил’гиккас… много ли ты о нем знаешь?

– Когда-то, до первого конца света, мы были друзьями…

– И?

Хотя они были ровесниками, порой во взгляде девушки сквозил опыт тысячелетий.

– Он был мудр, силен и… не поддавался пониманию. Нелюди настолько на нас похожи, что постоянно возникает иллюзия понятности. Но рано или поздно их действия поражают.

Если Серва была воплощением спокойствия, то Моэнгус – переменчивости. Сорвил не забывал предупреждения Кайютаса остерегаться безумия брата. Даже Серва поминала «дурное расположение духа» Моэнгуса. Порой целыми днями даже, а не часами, принц-империал не говорил ни слова. Сорвил быстро привык избегать его во время таких периодов, и уже, во всяком случае, не заговаривать с ним. Самые невинные вопросы вызывали свирепые дикие взгляды немигающих голубых глаз, что, в сочетании с громадой его туши, устрашало не на шутку. Затем – иногда днем, а порой и ночью осаждавшие Моэнгуса дурные мысли испарялись, и он возвращался к своей более общительной фазе; когда он проявлял недюжинную наблюдательность, был не прочь подтрунить, а иногда был трогательно заботлив по отношению к сестре: рискуя сломать себе шею, лез за птичьими яйцами или рылся в болотной тине, добывая для Сервы какие-то клубни, только чтобы порадовать ее чем-то за ужином.

– Отчего он так внимателен к тебе? – спросил ее Сорвил, когда Моэнгус сидел на берегу реки невдалеке и водил там бечевку с крючком.

Чтобы взглянуть на юношу, она отвела назад волосы жестом, который король Сакарпа так полюбил.

– Поди всегда говорит, что после матери ему из всех Анасуримборов нравлюсь только я.

Согласно правилам джнана, «поди» было ласково-уважительным словом для старшего брата.

– Сестра в здравом уме, – откликнулся Моэнгус с речного берега.

Серва улыбнулась и нахмурилась одновременно.

– По его мнению, моя семья вся безумна.

– Твоя семья? – недоуменно спросил Сорвил.

Она кивнула, словно признавая неизбежность посвящения его в семейную историю при столь близком общении на общем пути.

– Он – мой брат. Но не единоутробный. Сын первой жены отца, моей тезки – Серви. Той, чье тело они нашли рядом с моим отцом на Кругораспятии во время Первой Священной Войны. Той, о которой никто не желает говорить.

– Значит, он твой брат по отцу?

– Нет. Слышал ли ты когда-либо о Кнаюре из Скайоты?

Даже на расстоянии видно было, как Моэнгус напрягся.

– Нет.

Она бросила на брата взгляд, в котором сквозило нескрываемое удовольствие.

– Скильвендийский варвар, прославившийся боевыми подвигами в Первую Священную Войну, а теперь причисленный к святым за его службу отцу. Говорят, – явно, чтобы поддразнить брата, добавила она, – некоторые не очень далекие бойцы Великого Похода даже наносят надрезы на руки, чтобы те были в скильвендийских шрамах.

– Чушь! – воскликнул брат.

– А почему он считает, что ваша кровь безумна? – решил Сорвил обойти скользкую тему отцовства Моэнгуса.

Серва снова бросила искрящийся весельем взгляд на темноволосого брата.

– Потому что они слишком много раздумывают, – заявил тот, оглянувшись на них через плечо.

Сорвил нахмурился. Ему это всегда казалось, скорее, чертой мудрости.

– И это – безумие?

– Сам подумай, – пожал плечами Моэнгус.

– Отец говорит, – пояснила Серва, – что в нас по две души: одна живет, а другая наблюдает, как мы живем. От этого мы, насуримборы, склонны постоянно быть в разладе сами с собой.

Она объясняла понятным языком, но Сорвил подозревал, что все было не так просто, что в ситуации крылись философские тонкости.

– Значит, отец считает вас безумными?

Брат с сестрой расхохотались, хотя Сорвил не понял, что такого смешного он сказал.

– Отец – дунианин, – сказала Серва. – Человечнее людей. Его семя так сильно, что порой вместилища его дают трещину.

– Расскажи ему о твоем брате Инри…

Она нахмурила загорелый лоб.

– Не стоит.

– А кто такие дуниане? – задал Сорвил вопрос скучающим тоном, как спрашивают, просто чтобы занять время, но внутренне напрягшись от важности ожидаемого ответа.

Она снова глянула на брата, но тот только пожал плечами:

– Никто толком не знает.

Серва склонила голову набок, волосы упали вниз шелковистой волной. Этот девичий жест снова напомнил королю Сакарпа, что, несмотря на всю ее мудрость и самообладание, Серва ненамного старше его.

– Мама как-то рассказывала, что они жили где-то в северных пустошах и тысячи лет специально выводили особую породу, точь-в-точь как кианийцы лошадей или айнонийцы – собак. Отбирали и особым способом воспитывали.

Сорвил старался вспомнить, что же Цоронга рассказывал об отступнике, колдуне по имени Акхеймион, восставшем против аспект-императора.

– Отбирали и воспитывали для чего?

В ее взгляде промелькнула досада на прискорбную медлительность его соображения.

– Чтобы постичь Абсолют.

– Абсолют? – медленно повторил Сорвил это слово, никогда прежде не слышанное, чтобы его прочувствовать.

– Опа! – окликнул Моэнгус, выдернув карасика на берег. Рыбка запрыгала на камнях, поблескивая серебряно-золотистой чешуей, роняя капли воды, расплывшиеся темными пятнами на гальке.

– Бога богов, – сказала Серва, широко улыбнувшись брату.

Людям Кругораспятия с рождения внушалось, что нет занятия более достойного, чем воевать. Большинство билось на множестве полей сражений, где научились ценить выучку и боевое умение, не полагаясь на численное превосходство. Им приходилось видеть, как полки опытных рыцарей изничтожали целые армии сброда ортодоксов. Простым количеством исход сражения не решается. Но бывает, когда численность достигает определенного предела. Подступив к нему, толпа превращается в некую сущность, бесформенную и огромную, которая отступает, когда уколется, всепоглощающую, когда возбудится, но слишком огромную, чтобы обрести единую волю. Уверовавшие короли начинали осознавать, что Полчище непобедимо, ибо не способно понять, что ему нанесли поражение.