Читать книгу "Сталинские соколы. Возмездие с небес - Станислав Сапрыкин"

Делаю вираж, самолета не вижу, зато отчетливо вижу на фоне серо-зеленых полей два раскрывшихся купола.

Я сбил беззащитную «кофемолку», а если там женщины? Вот почему товарищи вышли из атаки. Эскадрилья «Фридрихов» против «швейной машинки», мы могли запросто заставить русских сесть на захваченной нами территории. Боже мой, какой позор. Я не хочу воевать с женщинами, сразу вспомнилась Анна, она тоже русская военнослужащая.

Я стал асом, одержав пятую победу над У-2. Меня засмеют приятели. И русские тоже хороши – отправить одиночный беззащитный самолет на задание, не дождавшись темноты. Хорошо если пилоты все же не фрау, и они благополучно приземлились.

После посадки я отправил запрос о сбитых летчиках, с передовой пришел ответ, что русские парашютисты со сбитого самолета приземлились на своей территории и в плен не попали.

14 октября я назначен в звено прикрытия бомбардировщиков направляющихся на бомбометание русских позиций в район Ржева. Что за бомбардировщики мы должны прикрывать – неизвестно, знаю только, что звену поставлена задача – выйти в квадрат Ржев – Полунино, и там обеспечить превосходство в воздухе.

Еще на подходе, успев набрать только полторы тысячи метров, нас большим числом атакуют русские истребители. Чтобы избежать потерь неминуемых в собачьей свалке и перехватить инициативу пришлось затягивать противника в бой на вертикалях. Плотным строем, прикрывая друг друга, наши пары вели утомительный пилотаж, то, затягивая «иванов» наверх, то отвесно пикируя как с крутой горы. Потерь и побед не было, но бой затягивался. Это была первая напряженная схватка за мою короткую карьеру. Одно дело – ловить зазевавшихся врагов атаками сверху, другое – сойтись лоб в лоб и начать дуэль в равных условиях. Внезапно нас выручили те, кого мы должны были прикрывать. Двухмоторные скоростные бомбардировщики Ю-88, закончив бомбометание, шли в сторону своей базы как раз через зону нашей схватки. Подмога была кстати. бортовым огнем один за другим сбыли четыре истребителя, остальные повернули назад. Один Юнкерс все же был сбит и, загоревшись, упал на землю. На моих глазах два самолета нашей группы в момент маневрирования столкнули в воздухе и камнем пошли вниз. Летчики погибли не от огня противника, а от нелепой ошибки.

На аэродром возвращались по отдельности. Я еще не совсем отошел о напряжения боя и от нелепой смерти товарищей. Над линией фронта меня обстреляла русская батарея. Я поставил селектор выбора оружия на огонь из пушки и пулеметов, развернулся и, спикировав на позиции, продолжительной очередью поразил две установки. Через полгода после возвращения из плена я избавился от синдрома жалости к противнику, сохранившему мне жизнь. Я снова стал солдатом Германии, готовым уничтожать ее врагов. Мы живем в мире условностей. Если бы я убил человека в мирной жизни, даже по неосторожности, то неминуемо попал бы в заключение на длительный срок. На войне мы имеем полное право убивать людей направо и налево по собственному решению, и при этом не несем никакой ответственности, наоборот – это называется воинской доблестью.

На посадке я впервые за свою летную жизнь ушел на второй круг, сделав неправильный расчет и подойдя к земле слишком на большой скорости. Надо лечить нервы.

Больше я не летал. Пользуясь наступившим затишьем и надвигающейся зимой, я выпрашивал заслуженный отпуск, и здесь помогло случившееся несчастье – умер мой дядюшка. В конце ноября я прибыл в родной Марбург, впрочем, не успев на его похороны, чему был расстроен не менее чем его кончине. Что делать, неделю я провел в родном доме в обществе матушки и кузины. Оправившись от траура, мать начала хлопотать о том, чтобы выбить мне местечко в местном госпитале святой Терезы. Но с получением должности возникли некоторые проблемы. Признаюсь. через месяц моего пребывания в обществе бесспорно милых и заботливых, но от этого надоедливых женщин я захотел побыстрее удрать из дома. Была еще одна причина, толкающая меня к «странствиям». Скоро год, как мы расстались с Анной. Боль разлуки притупилась, но не исчезла совсем. Возможно, если бы я встретил увлекшую меня женщину, то попытался забыть прошедшее. Как разумный человек и как врач я пытался убедить самого себя, что страсть или любовь к Анне была вызвана, а точнее усилена той обстановкой, в которой я очутился. Плен, возможность погибнуть в любой день обострили мои чувства и заставили увидеть в случайно встреченной женщине ту самую единственную, без которой дальнейшая жизнь не имела смысла. Но, противоречил я самому себе, она несколько раз спасала мне жизнь – это не только любовь, это еще и чувство порядочности и благодарности. Я должен попытаться разыскать Анну, это мой долг, обязанность порядочного мужчины, только бы она была жива.

Я решил блефовать. Родным я сообщил, что отпуск мой подходит к концу, а так и было, и присяга требует моего возвращения на фронт, в случае появления вакантного места в госпитале, я обязуюсь приложить все усилия, чтобы вернуться. А командиру Шнеллу я сообщил, что возможно демобилизуюсь из армии и останусь врачом в Марбурге, конечно, если начальство изыщет возможность уволить из армии ассистентартца, в столь трудный для родины час. В любом случае я продолжаю быть военнослужащим люфтваффе, приписанным к своей части, просто требуется некоторое время на определение моего окончательного статуса и мне необходимо еще задержаться. Свое сообщение в эскадру я подтвердил в местной комендатуре, приложив копии поданных в госпиталь документов. Столь хитроумными рокировками я хотел выиграть немного времени, хотя бы около месяца, чтобы иметь возможность по пути в часть посетить занятый нами Кавказ и попытаться отыскать следы Анны. Еще, будучи в плену я слышал, что севастопольские госпитали эвакуировали в Новороссийск или Анапу. Сейчас оба города находились в руках вермахта и у меня есть смехотворный шанс, узнать о судьбе их персонала. На эту идею меня совершенно случайно натолкнул раненый летчик 3 истребительной эскадры «Удет». Это был настоящий герой, его звали Вальтер, оставшийся защищать Питомник – последний аэродром 6-й армии в Сталинграде. Его раненого вывезла «Железная Анна», и Вальтер считал, что ему крупно повезло, во всяком случае, больше чем остальным, судьба которых неизвестна. Сейчас эскадра дислоцировалась на аэродроме Макеевка – знакомые мне места по службе в 77 эскадре, но должна была перевестись на Кубань. Я знал, что Третья Группа 51 эскадры переведена в Орел, куда надо было прибыть и мне. Макеевка находилась на шестьсот километров южнее, и давала мне прекрасную возможность попасть на Кубань.

В начале февраля я вернулся на восточный фронт, только не в расположение своего подразделения, а в Макеевку, куда совсем недавно перевелась Третья Группа Истребительной Эскадры «Удет», знакомой мне еще по боям за Харьков. Мне стоило немалых артистических усилий разыграть перед майором Эвальдом «рассеянного потерявшегося доктора», что ни как не сочеталось с лентой в пуговичной петле моего кителя заменявшей наградную планку. Меня временно прикомандировали к части, и за неделю пребывания я успел подружиться и с командиром, и со многими летчиками группы.

Вольфган Эвальд узнав, что я также являюсь боевым летчиком, летающим на Мессершмиттах, предложил мне в качестве факультатива оценить недавно полученные новые «Густавы». Самолет оказался схожим с освоенным мной «Фридрихом» и после нескольких теоретических занятий я даже смог вылететь на пилотаж над аэродромом.