Читать книгу "Тайная слава - Артур Мейчен"

В этом удобно расположенном и в то же время пустынном квартале в центре Лондона они сняли на тихой улочке комнаты, окна которых выходили на зеленые поля. Пока они в традициях Мистера Люптона пили чай, кто-то сходил за их багажом — возможно, муж хозяйки, успевший шокировать постояльцев неопрятными рыжими волосами и кучей хронических болезней. Во время еды они радовались как дети. Мистер Хорбери имел недостатки, но он следил за качеством пищи как в отношении себя, так и в отношении мальчиков и служащих. Неудивительно, что экзотический и странный аромат "хлеба с маслом" показался двум юным оболтусам невероятно забавным, как и едва уловимый терпкий запах самого дома: он врывался внутрь, когда открывалась входная дверь — тяжелый, будто настоянный на золоте.

— Я до сих пор не знаю, — говорил впоследствии Амброз, — смеяться или плакать, когда после долгого пребывания вдали от города я возвращаюсь и вдыхаю этот непередаваемый аромат старого Лондона. И он кажется даже более сильным, чем обычно. Пару раз я был разочарован обшарпанными зданиями на каких-то весьма неприглядных улицах, это правда, но если уподобить город выдержанному вину, я бы сказал, что это был второй урожаи не самого урожайного года — "Марго", без сомнения, только "Марго" начала семидесятых. Лондонский аромат можно сравнить с запахом грима — спустя месяц его просто перестаешь замечать. Хотя я не думаю, что это так.

— Должен признаться, — продолжал он, — мне нравится впитывать этот аромат, нравится благоухать им. Словно я вновь возвращаюсь в тот жаркий удушливый полдень, от которого меня отделяет так много лет. Он был действительно слишком жарким — девяносто два градуса, как я прочитал в газете на следующий день, да к тому же, когда мы приехали в Сент-Панкрас, налетел ветер, подобный дыханию раскаленной печи. Солнца не было видно, небо нависало над городом мрачным шатром, а болезненный, дымно-желтый обжигающий ветер становился все сильнее, и пыль, вздымаясь, шипела на тротуаре. Знаете ли вы, что запахи борделя подобны лондонскому духу в жаркий полдень? Знаете ли вы, что в Лондоне имеется масса ограничений в такие дни — владелец бара, например, заботясь о вашем здоровье, не подаст вам холодных напитков, понимая, чем это чревато при такой запредельной температуре? Я знаю. Нелли, бедная девочка, пила теплый лимонад, а я — теплое пиво, или, правильнее сказать, теплые химикаты. Но аромат! Почему бы какому-нибудь ученому не прекратить впустую тратить свое время на огромное количество бесполезного мусора и не найти способ хранить в бутылках аромат прошлого?

Хотя… Если бы сие удалось, в склянке из редкого кристалла пробкой, надежной как притвор Соломона[267], сына Давида, хранил бы лишь один, самый драгоценный для меня аромат, на пробке прекрасными пентаграммами начертал бы мистичную легенду: "№ 15, Литтл-Рассел-Роу"[268].

Вместе с чайным подносом появился кот. Это был черный кот, не очень большой, в меру упитанный, с намеком на мускулистую худощавость — худощавость расточителя жизни, а не бездомного заморыша. Его ярко-зеленые глаза, как заметил Амброз, излучали мудрость Египта: на мог иле этою кота хорошо бы смотрелась надпись: "Оправдан в Секте". Он торжественно шествовал перед хозяйкой, его тело изгибалось во всех направлениях, хвост величественно колыхался в воздухе, уши были прижаты к голове, а на морде светилось выражение лукавой хитрости. Кот, казалось, наслаждался "вседозволенностью", и когда Нелли почесала его спину, он издал громкий вопль радости и выразил готовность немного отдохнуть.

Во время чаепития они так от души смеялись, что, когда хозяйка вошла забрать посуду, бесцельное веселье буквально искрилось в комнате.

— Я люблю видеть молодых людей счастливыми, — добродушно заметила хозяйка и с радостью отдала им ключ от входной двери на случай, если они захотят вернуться поздно.

Она рассказала им много интересного, в том числе и о своей жизни на Джадд-стрит, около Кингз-Кросс[269]— в этом противном и шумном прибежище людей низкого происхождения, как она считала. Ей приходилось сталкиваться с разными людьми, хорошими и плохими, и продолжать семейный бизнес, хотя он уже не приносил таких доходов, как во времена ее матери.

Они еще немного посидели на диване, держась за руки и обмениваясь шутками по поводу своего пребывания в Лондоне, а также весело представляя гротескную сцену внезапного появления мистера Хорбери или доктора Чессона. Потом они вышли побродить по улицам, полюбоваться городом — весело и непринужденно, без обязательного посещения туристических достопримечательностей вроде колонны в память пожара 1666 года, или Британского музея, или музея Мадам Тюссо. Не волновала их и проблема еды: они не знали, когда, где и как им удастся перекусить и совершенно не заботились об этом! Впрочем, Британский музей они все-таки увидели, koi да, гуляя, неожиданно оказались перед его мрачной массивной дверью.

Пройдя по Биг-Рассел-стрит, они вышли к Тоттненхем-Корт-Роуд[270]и дальше на Оксфорд-стрит[271]. Роскошные магазины и толпы куда-то спешащих людей, которым даже жара была нипочем, производили сильное впечатление — вне всяких сомнений. Лондон был великолепен. Амброз почувствовал, что он здесь дома: это ощущение было всепоглощающим: рвотный смрад в воздухе, отрава в воде и ряды фабричных строений на скудной земле уходили в небытие. И тут им вдруг захотелось изучить южные кварталы: как сказал Амброз, невозможно было предугадать, где они в результате окажутся.

Недалеко от Оксфорд-стрит он неожиданно стал менять направление: несколько поворотов направо, затем налево, пока они окончательно не заблудились. Незнакомые переулки выглядели таинственно, морской компас словно взбесился, путая восток и запад, север и юг, так что стал совершенно бесполезным; это было приключение в бездорожной пустыне, в австралийских джунглях, хотя и в более безопасном месте, но зато и на более интересной сцене с георгианскими и августанианскими декорациями.

Они шли по мрачным и почти пустынным темным улицам, где каждый дом мог бы поведать не одну историю: некогда величественные, эти здания были теперь унижены, став пристанищем для типографий, соляных складов и бесчисленных ремесленных мастерских, в которых ковали железо, изготовляли надгробия и тнгели. Но как замечательно было узнать, где создаются все эти вещи! Амброзу приходилось читать о разных ремеслах, но он всегда воспринимал их как нечто нереальное, а то и вовсе несуществующее. Однако в окна были видны вполне реальные тигели, странной формы глиняные горшки серо-желтоватого цвета, настоящие музыкальные инструменты, аравийские диковинки. И он уже не Удивился, когда, чуть позже, увидел клавесин, о котором Прежде не имел ни малейшего представления, хотя и слышал это название: красивый и богато инкрустированный клавесин был датирован 1780 годом, о чем Амброз узнал из надписи на инструменте.