Читать книгу "Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова"

По пустой трассе на бешеной скорости домчались до зоны всегоза час. Фазиль погудел перед воротами. Они не открылись.

— Интересные дела, — он вылез из машины, принялся колотить вкалитку.

Дима тоже вылез, поднял голову, встретился взглядом свидеокамерой. Фазиль барабанил кулаками, бил ногой, подошел к машине, опятьстал сигналить, изо всех сил. Он завелся.

— Вот придурок! Видит нас, сволочь! Если и дрых, так давноуж проснулся!

— Подумай, как-нибудь еще можно попасть внутрь? — тихоспросил Дима.

— Да хрен попадешь! Проволока под током, забор высоченный!Елки, ну в чем дело? — Он отошел на несколько шагов от забора, сложил ладонирупором и заорал во все горло: — Ха-амис!

Метрах в двух от земли вдруг открылось незаметное окошко,высунулась голова охранника.

— Не ори, Фазиль! — дальше он произнес короткий монолог пошамбальски, и окошко захлопнулось.

Фазиль посмотрел на Диму так, словно впервые увидел.

— Слушай, он говорит, поступил приказ никого не пускать. Тоесть именно тебя не пускать. Это он уже по секрету уточнил, потому что давноменя знает. Поехали в город, пошли они все на…

— Я перелезу, я найду способ, можно попробовать со стороныкотлована. Трос есть у тебя?

— Ты очумел?

— Фазиль, одолжи мне трос, лопату и езжай спокойно.

Несколько секунд Фазиль хмуро молчал, стоял, опустив голову,покусывал губу, потом взглянул на Диму исподлобья, махнул рукой.

— Ладно, уговорил. Поехали.

— Куда?

— Садись в машину, по дороге объясню.

Минут через тридцать джип остановился у бывшего конезавода,на краю поселка, возле «Товаров повседневного спроса». Фазиль увидел бежевый«Опель», тихо присвистнул:

— Это Рустамкин. Интересные дела. Ладно, берем фонарик ивперед.

Москва, 1922

Температура у Миши к вечеру взлетала до сорока. Он с трудоммог проглотить несколько ложек теплого питья. Сыворотка не помогала. Пленки вгорле стали толстыми, плотными. Миша сипел, плохо дышал и уже ничего неговорил, кроме двух слов: где мама?

Никого из знакомых педиатров в Москве не осталось. Валянашел какого-то старичка, специалиста по детским инфекционным болезням.Старичок вздыхал, качал головой. «Сами видите, состояние тяжелое, столько днейжар. Вы все делаете правильно, ничего другого против дифтерии наука пока непридумала. Удаляйте пленки, следите за дыханием. Дай бог, чтобы сердечковыдержало».

Температура упала до тридцати семи примерно через час послетого, как рядом с Мишиной кроваткой появилась Таня. Михаил Владимирович то идело заглядывал в детскую, словно хотел убедиться, что все это ему неприснилось. Целовал теплый, но уже не раскаленный лоб внука, гладил влажные,только что вымытые волосы дочери. Они оба спали крепко и спокойно.

После всех звонков, разговоров, обещаний «разобраться»профессору показалось невозможным чудом, когда утром на пороге возник Федорвместе с Таней, слабой, истощенной, но живой.

Федя ничего не объяснил, обещал прийти, как толькоосвободится, вероятно поздно ночью, и сразу умчался.

Настал вечер. Пришел Андрюша. Таня и Миша проснулись.Профессор посмотрел горло, легко снял пленки. Ртутный столбик термометравпервые остановился на тридцати шести и шести. Миша вместе с Таней поел немногоовсяной каши, Таня начала рассказывать, что свет горел круглые сутки, никакихобвинений не предъявили, сразу кинули в каменный мешок и держали там все время.Ни одного допроса, ничего, мертвая тишина, вонь, холод, ослепительный свет.Язык у нее заплетался, она опять уснула.

Михаил Владимирович сидел в кресле, в полутемной детской,прислушиваясь к дыханию внука и дочери, ждал Федора.

В час ночи раздался тихий звонок из прихожей. Профессорбросился открывать. На цыпочках прошли в кухню. Федя сел, вытянул ноги, закрылглаза. Михаил Владимирович разжег примус, поставил чайник.

— Им надо бежать, — сказал Федя, — окно на финской границе.Вот тут план, мне передал его Павел Николаевич. Я уже сообщил Эрни. Их встретитОся. Вы должны уговорить Таню. Времени в обрез. Всего семь суток, но теперь итого меньше. Отсчет пошел с сегодняшнего утра.

Вуду-Шамбальск, 2007

Вечеринка продолжалась. Вьюга утихла, в парке загрохоталсалют. Кольт увел Елену Алексеевну в оранжерею. Стеклянные стены звенели отзалпов, вспыхивали разноцветные огни, доносились восторженные крики гостей.Елена Алексеевна что-то рассказывала о церемониальном зале, который этой осеньюей удалось обнаружить внутри развалин.

— Это чудо, зал сохранился целиком. Потрясающая роспись,очень интересная акустическая система. Можно устраивать симфонические концерты.Боюсь, Герман Ефремович все-таки осуществит свою идею, начнет пускать тудатолпы туристов. Он уже без конца лазает туда с какими-то людьми.

Кольт почти не слушал, слишком занят был собственнымимыслями.

Он устал. Столько пришлось улыбаться, что ныли челюсти. Онпочти не пил, не ел ничего жирного, но мучила изжога. На самом деле никакихособенных мыслей не было, он просто пытался проанализировать свое душевноесостояние, понять, почему не проходит мерзейшая внутренняя дрожь?

Обратная реакция, откат после бурного веселья? Досада, чтоСветик так отвратительно танцует? Это не новость, давно привык прятать глаза,когда любимое дитятко скачет по сцене как священная корова. Оскомина откривляний Йорубы? Герман — типичный нарцисс, это тоже не новость, чего жрасстраиваться? Затею с ПОЧЦ еще не поздно спустить на тормозах. Ну, вбил в этуПОЧЦ кое какую деньгу, и что? Можно считать очередным пожертвованием наблаготворительность. Борьба за общественную нравственность разве не благое дело?И вовсе не обязательно лезть в политическую помойку в обнимку с Йорубой.

«Тем более теперь не так уж сильно я от него завишу.Препарат искать не нужно, осталось потерпеть совсем немного, и мечтаисполнится», — заключил Петр Борисович, вздрогнув от очередного залпа.

— Там все расчистили, сделали удобные спуски. Вы обязательнодолжны это увидеть, — оживленно говорила Орлик, — твердый кварцид. Похоже намашинную обработку на каком-то точном станке. Они использовали дисковые пилы салмазными насадками. У пилы толщина режущей кромки около трех миллиметров, небольше. Можете себе представить? Это космические технологии.

— Потрясающе! — воскликнул Петр Борисович и опять нырнул втяжелую муть своих размышлений.