Читать книгу "Стезя смерти - Надежда Попова"

В покоях архиепископа:

1. Наперсный архиепископский крест, камень в изножье вынимается, и под ним самостоятельно и весьма щербато пробито отверстие. Предположение: сквозь это отверстие Распятие может быть подвешено в перевернутом виде.

2. Составленный script[195]проведения нечестивой мессы в нескольких вариантах (с животными и человеческими жертвами, а также без оных).

В отделении катакомб, соседствующем с местом задержания:

1. Козлиная голова.

2. Жертвенный нож.

3. Причастная чаша со следами крови.

4. Требник, принадлежащий архиепископу (опознан служкой).

5. Самостоятельно выплавленные свечи грязно-серого цвета (явная неудачная попытка изготовить черные)…»

«…Двоюродный брат? Это, по-вашему, причина для того, чтобы проникнуться к нему состраданием? Да не будь он нужен, я удавил бы старого идиота уже давно.

Осточертел; как вам такое обоснование? Ему всего мало – мало власти, мало денег. Он ничего не желал делать сам, ни за что не желал отвечать, но хотел пользоваться всеми благами.

Да, это единственная причина.

[…]

Это был мой замысел. Одним махом освободиться от нахального и бесполезного груза, подвести репутацию Друденхауса под удар и избавиться, наконец, от вашего мальчишки. Тело архиепископа, найденное утром в соборе подле алтаря… Отличный повод для слухов. Друденхаус устранил неугодного ему высокопоставленного священнослужителя, и даже можно сказать, кто именно был исполнителем – разумеется, инквизитор с криминальным прошлым…

Все зависело бы от его поведения. Если б ваш парень встал на дыбы – что ж, его воля. Проявил бы благоразумие – и я помог бы ему отвертеться.

Разумеется, не просто так; я что же – похож на благотворителя?.. Какой разумный человек откажется иметь в своем распоряжении обязанного ему служителя Конгрегации, который, ко всему прочему, повязан такой тайной, как ритуальное убийство?

Откуда мне знать, зачем. Пригодился бы…»

* * *

К утру восемнадцатого июня, спустя двое суток после ареста, в башнях Друденхауса начала витать уже не напряженность, а почти подавленность: Маргарет продолжала хранить молчание, герцог выдавал информацию мелкими порциями, надеясь, видимо, унести с собою в могилу хотя бы небольшую часть своих тайн, и отчаявшийся Керн даже предпринял попытку вытянуть хоть что-то из бессвязных бормотаний князь-епископа. Промучившись с ним с полчаса, майстер обер-инквизитор махнул рукой на все свои усилия.

Курт с утра сидел над составлением судебного протокола, списывая начисто достаточно вольные наброски старших сослуживцев, размышляя над тем, что все происходящее – наглейшее, неприкрытое попирание всех норм и правил. Если curator res internis[196]вздумает копнуть чуть глубже, когда явится в Друденхаус, он схватится за голову, ибо по всем положениям запертые в камерах люди будут казнены без суда и, собственно, следствия как такового…

Ланц и Керн, хмурые, как и все последние дни, вошли молча и тихо, словно их младший сослуживец был замершим в кустарнике зверьком, которого можно спугнуть резким движением. К столу они не сели – остановились напротив, переглядываясь и явно не зная, с чего начать; Курт со вздохом выпрямился, отложив перо, и тяжело поднялся.

– Да бросьте вы, – произнес он устало. – Уж столько всего случилось, и я столького уже навидался и наслушался… Говорите, в чем дело. Кто-то из них испустил дух на допросе?

– Если б так, я бы сейчас не вздыхал, – возразил Керн, не глядя на подчиненного, – а рвал бы на себе волосы и пил сердечные настои. Нет, Гессе, все живы, хотя и не здоровы; герцог таки заговорил – имена его сообщников известны. Всех, кроме предателя в попечительской службе, – его знал только этот таинственный чародей… И Маргарет фон Шёнборн почти раскололась.

– Почти? – уточнил Курт, пытаясь по их лицам понять, к чему клонит начальство. – Как сие разуметь?

– Сперва я хочу сказать, Гессе, что это не приказ, понятно? То, что я скажу, не обязательное к исполнению указание, и…

– Короче, Вальтер, – оборвал Курт, и обер-инквизитор на миг приумолк, снова переглянувшись с Ланцем.

– Словом, вот что, – продолжил Керн все так же нерешительно. – Она готова говорить, но требует твоего присутствия на допросе.

– Ясно, – неопределенно отозвался Курт, пытаясь оттереть с пальца чернильное пятно.

– Я понимаю, чего она хочет. Ей плевать на то, кто ее будет допрашивать, просто понимает, что поговорить с тобой наедине ей не позволят, посему… Она просто хочет выговориться. Хочет устроить свою следующую истерику в твоем присутствии. Гессе, ты не обязан этого делать, повторяю, это не приказ. Я даже просить тебя об этом не имею права.

– Почему? – проговорил Курт равнодушно, пожав плечами. – Имеете. Полное.

– De jure – да, – согласился тот. – Как подчиненному – да. Но не хочу и не буду. Ни приказывать, ни даже просить.

Курт улыбнулся, оторвав глаза от упрямого чернильного пятна, и смерил хмурое начальство взглядом.

– Уже просите, Вальтер, – окончательно отметя обломки субординации в сторону, возразил он. – Мой ответ – да. Я с ней поговорю, это несложно.

– Уверен?

– Я общался с ней тридцать один день. Полагаете, эти несколько минут будут чем-то отличаться?

– О, Господи, – вздохнул Керн тяжело, усаживаясь у стола, и воззрился на подчиненного покрасневшими от бессонницы глазами. – Гессе, ты на самом деле столь спокоен, как желаешь показать? При всем уважении к тому, как ты держался этот месяц, я не могу поверить в то, что тебя совершенно не тревожит происходящее. Я хочу знать, хочу, чтобы ты ответил мне – сей же миг и откровенно: что на самом деле сейчас происходит у тебя на душе и в разуме?

– Это, – не сразу отозвался Курт, – спрашивает обер-инквизитор или аббат?

– Есть разница? – уточнил Керн настороженно, и Курт кивнул:

– Немалая. Обер-инквизитору я не отвечу. Впрочем, аббату тоже. Разве что privatim[197], в часовне, на исповеди. Готовы выслушать?

– А тебе это нужно?

– Нет.

– Боже милостивый! – обреченно простонал Керн, опустив лоб в ладони. – За что ты на мою голову…

– Будет вам, – мягко, словно престарелому отцу, сказал Курт, садясь напротив. – Сейчас важно не это. Я поговорю с ней. В конце концов, ad imperatum[198]она имеет право «на очную ставку с инициатором обвинения», – по́мните? – «со свидетелем обвинения», и…