Читать книгу "Повелитель императоров - Гай Гэвриэл Кей"

Его это очень огорчало. До крайности.

Новый император сохранял твердое убеждение, которое почти стало частью его всем известного благочестия, по поводу отправки недавно женившихся воинов на поля сражений, если имелись другие возможности и был выбор. А в армии таких размеров всегда есть выбор.

Более того, в рядах Бдительных провели решительную и смертоносную чистку после того, как некоторые из них сыграли такую роль в убийстве императора. Совершенно невиновные и очень опытные воины, несомненно, оказались в числе казненных, но с таким риском приходилось мириться в небольшом элитном подразделении в тех случаях, когда трудно установить абсолютную истину. И всегда можно сказать, что они не сумели заметить измену среди своих товарищей и за это поплатились.

Разумеется, эта измена возвела нового императора на трон, но это, безусловно, к делу не относилось.

Каруллу, который многословно сетовал на судьбу, пришлось довольствоваться еще одним переводом и повышением по службе. Его назначили одним из трех старших офицеров под началом нового командира Бдительных. На это раз повышение было очень значительным, это была придворная должность, а не только военная.

— Ты хоть представляешь себе, — негодовал он однажды вечером после того, как провел весь день в Императорском квартале за сбором информации, — сколько комплектов одежды нужно человеку на такой должности? Как часто надо переодеваться каждый день? Сколько церемоний мне придется изучить? Хочешь знать, что надевают, сопровождая проклятых послов проклятых каршитов? Я тебе расскажу!

И рассказал во всех подробностях. Кажется, разговоры приносили ему облегчение. И Криспин обнаружил, что ему нравится обсуждать проблемы другого человека (какими бы они ни были).

Каждый вечер они заканчивали в «Спине». С ними туда отправлялись Пардос и Варгос. Разные люди то подсаживались к ним, то уходили. Карулла многие знали и любили, а Криспин, по-видимому, тоже приобрел популярность. Также стало известно, что он уезжает.

Пардос удивил Криспина. Он решил остаться в Сарантии, продолжать совершенствовать здесь свое мастерство, несмотря на перемены в вопросах веры. Позднее, когда у Криспина появилось время подумать, он понял, как неверно судил о своем бывшем ученике. По-видимому, Пардос, теперь уже полноправный член гильдии, сам испытывал неловкость во время работы над определенными образами.

Пардос сказал, что его взгляды начали меняться, когда он трудился над сохранением образа Джада в Саврадии. Конфликт между благочестием и мастерством, сказал он, запинаясь, сознание того, что он недостоин.

— Все мы недостойны, — возразил Криспин, ударив по столу кулаком. — В том-то и дело!

Но не стал развивать эту мысль, видя явное смятение Пардоса. Какой смысл делать человека несчастным? Разве кому-нибудь удавалось изменить взгляды другого человека на веру, даже своего друга?

И хотя Пардос явно горевал по поводу того, что собирались сделать с мозаиками на куполе (грохот молотков и дубинок, летящая вниз разбитая смальта), он готов был довольствоваться работой для мирских нужд, устроить здесь свою жизнь, создавая мозаики в административных зданиях по заказу правительства или выполняя частные заказы для придворных, купцов и гильдий, которые в состоянии оплатить такой заказ. Он, возможно, даже будет работать для факций, сказал он: выкладывать картины событий Ипподрома на стенах и потолках в лагере. Новые доктрины запрещали изображать людей только в священных местах. А богатым людям мозаичник мог предложить морские пейзажи, сцены охоты, орнаменты для пола или стен.

— Голых женщин и их игрушки для публичных домов? — со смехом спросил Карулл, заставив молодого человека вспыхнуть, а Варгоса нахмуриться. Но солдат всего-навсего пытался поднять им настроение.

Варгос, со своей стороны, сразу же высказал Криспину желание уплыть вместе с ним на запад. Это создавало проблему, которой нужно было заняться.

На следующий вечер, почти трезвый, Криспин пошел вместе с ним прогуляться по городу. Они нашли постоялый двор у стен, подальше от всех тех, с кем могли быть знакомы, и какое-то время беседовали наедине.

В конце концов Криспин его убедил, не без труда и не без сожалений. Варгос уже почти устроил свою жизнь здесь. Он мог стать не только простым рабочим, он сам мог пойти в ученики к Пардосу, который пришел бы в восторг, заполучив такого ученика. Варгосу понравился Город, гораздо больше, чем он ожидал, и Криспин вынудил его признать это. Он будет не первым иницием, который заставит этот имперский Город дать ему дом и достойную жизнь.

Еще Криспин признался, что понятия не имеет о том, что будет делать, когда доберется домой. Ему теперь трудно представить себя изображающим рыб, водоросли и затонувшие корабли на стенах летней виллы в Байане или Милазии. Он даже не знал, останется ли дома. Он не мог взвалить на себя бремя ответственности за жизнь Варгоса или позволить ему следовать туда, куда заведет его неведомый путь. Правда, это не дружба. Это нечто другое. А здесь Варгос — свободный человек. Он всегда был самостоятельным, свободным человеком.

Варгос отвечал немногословно, он был не из тех, кто спорит, и, уж конечно, не из тех, кто навязывает себя другим. Не так уж много выдавало его лидо, пока говорил Криспин, но эта ночь оказалась тяжелой для них обоих. Кое-что произошло на дороге, и между ними возникли узы. Узы можно разорвать, но за это надо платить.

Он испытывал большое искушение пригласить Варгоса с собой на запад. Его присутствие уравновесило бы неуверенность Криспина в будущем. Этот крупный покрытый шрамами слуга, которого он нанял на западной границе Саврадии, чтобы тот провел его по Имперской дороге, стал для него человеком, чье присутствие придавало устойчивость окружающему миру.

Это может случиться, если ты ходил с человеком в Древнюю Чащу и вышел из нее. Они ни словом не обмолвились о том дне, но он лежал в основе всего, что было сказано, и еще грусть расставания.

Только в самом конце Варгос произнес слова, которые затронули эту тему.

— Ты поплывешь морем? — спросил он, когда они расплачивались в таверне. — Не пойдешь опять по дороге?

— Я бы побоялся, — ответил Криспин.

— Карулл дал бы тебе телохранителя.

— Он не защитит меня от того, что меня пугает. И Варгос кивнул головой.

— Нам… позволили уйти, — тихо сказал Криспин, вспоминая туман в День Мертвых, Линон на темной мокрой траве. — Не надо испытывать судьбу, возвращаясь туда.

И Варгос снова кивнул, и они опять вышли на улицу.

Несколько дней спустя им пришлось почти выносить на руках Карулла из «Спины». Воина обуревала такая буря эмоций, что это выглядело почти комично: его женитьба, его стремительный взлет, который одновременно означал невозможность участвовать в победоносной войне, его радость по поводу того, что произошло с его любимым Леонтом, на фоне того, что это означало для его дорогого друга, и осознание неумолимого приближения дня отъезда Криспина.