Читать книгу "Шалопаи - Семён Александрович Данилюк"

нож. К торжеству серости! И – как наследие – неискоренимое ощущение беззащитности и ужаса, впитавшееся во всех поголовно. Война! Счёт на десятки миллионов. Сколько неродившихся? Горе одно на всех, без разбору. Вот уж абортище! После такого и вовсе способность рожать отмирает. К тому же опять – кто в первую очередь гибнет, что на фронте, что в тылу? Да те, что в первых рядах.

Он перевёл дух.

Клыш усмехнулся. Пафосность всегда его отпугивала.

Алька чуть смутился. Он и впрямь в этот момент будто наговаривал статью для «Московских новостей». Всё-таки продолжил.

– Послевоенное время. Потихоньку сформировался новый генетический слой: техническая интеллигенция. Да, не так изысканно образована, что прежние. Но патриоты, желающие послужить Родине, живущие своим делом. И если сейчас разрушить промышленность, то тем самым будет уничтожен последний плодоносный слой! Согласен, Граничка?.. Эу, Оська! Где ты?

Всё это время Оська чертил что-то на листе бумаги.

Неохотно отвлёкся от расчётов:

– Вы знаете, комбинат дробят! И главное, – так по всей стране. Вы только представьте, – тысячи предприятий, десятки миллионов людей. Общая цепочка от океана до океана. И – разом – обрыв сети. Мы на комбинате, с дядей Толечкой, прежде чем начать что-то большое, пробовали сначала на малюсеньком участке. А тут махина! Крепче крепкого всю страну единой проволокой вязала. И – нет! Влёгкую перерезали. И я ничего не могу.

Пьяненький Оська заплакал.

Его любовно приобняли. Повели на квартиру.

Алька снял квартиру в одном из тихих таганских переулков. Переулок этот большей частью был застроен в 1918 году – двухэтажными кирпичными домами. Строили их наспех, на месте прежних, деревянных. Планировали под копирку так, чтобы из каждой квартиры, наряду с парадной дверью, была запасная, через чёрный ход. Оттуда же был продуман выход на крышу – на случай внезапного налёта чекистов. Дома эти возводили купцы перед отъездом из Советской России и, по слухам, зарывали под фундамент клады – рассчитывая достать их по возвращении – после падения большевистского режима.

Верили этим слухам московские коммунальщики восьмидесятых, нет ли, но на момент вселения Альки Поплагуева в переулке шла энергичная реконструкция, – двухэтажки сносились одна за другой. Так что дом, в который подселился Алька, оставался единственным нетронутым. Но и он ждал своего часа. Едва ли не все квартиры были уж расселены. И, как во всяком жилище, покинутом человеком, появились первые следы запустения. На лестничных площадках лежали выброшенные из квартир ненужные вещи, среди которых попискивали крысы. Валялась обвалившаяся сырая штукатурка. Алька не только в подъезде, но и во всём доме оставался чуть ли не единственным жильцом. Прочие подъезды стояли заколоченные крест-накрест. Владелец квартиры, дагестанец, геолог, по полгода пребывал в экспедициях.

Собственно, и сама квартира, светлая, четырёхкомнатная, с высоченными потолками, носила первые следы разрушения. Старый тополь, растущий перед домом, по весне выдавил рассохшуюся ставню, распахнул окно и возложил пухлую, в клейких листочках лапу прямо на обеденный стол, так что тополиный дух распространился по квартире.

Алька был не единственным жильцом в квартире. Племянница хозяина Азиза, семнадцатилетняя студентка педагогического института, которой дядя поручил приглядывать за жильём, к обязанностям отнеслась ответственно. Сначала забегала два раза в неделю, затем – ежедневно, да как-то и осталась на ночь. Утром поплакала по утраченной девственности, призналась, что дома ждут братья. И если только узнают… Или зарежут, или жениться! – она грозно подняла густые брови.

– А мы им не скажем, – утешил её простодушный Алька.

Азиза поняла, что мужа из этого шалопая не выйдет, вздохнула, да и прижилась. Хозяйкой она оказалась преискуснейшей. Вот и сейчас к приходу гостей стол был накрыт кавказскими разносолами.

Следом подъехала и Светка. Подъехала не одна.

– Сюрприз! – протянула она через приоткрытую дверь. – В кардиоцентре встретились.

Посторонилась:

– Входи, чудное мгновение!

Все поднялись в ожидании.

В квартиру вошла Кармела. Увидела Клыша. Спала с лица. Помертвел и Данька. Теперь и Светка заметила, что сюрприз не удался.

– Я заранее не сказала, – пробормотала она. – Хотела, чтоб неожиданно.

– У тебя получилось, – подтвердил Алька.

Через час разошлись по комнатам. Деликатно уединили Клыша с Кармелой.

Клыш пристально вгляделся в непривычно неловкую Кармелу.

– Даня, – попросила та. – Поедем лучше ко мне. Мы с Колей на Якиманке жильё снимаем. Он сейчас в командировке. Будет звонить. Мне бы спокойней. И никто не помешает…

Она прижалась по-прежнему, зазывно.

Вызвали такси.

– Как Моргач поживает? – спросил Клыш в машине.

– Что?.. Да всё то же. Удивительный талант!

– Помню, помню. Хирург от Бога!

– Да что хирург? Исследователь редчайший. Даже профессор Амосов – мировая величина – недавно на симпозиуме говорил о нём как о поразительном явлении. Представляешь? Сам Амосов и во всеуслышание – о Коле как о явлении.

Она оживилась:

– Помнишь, я тебе рассказывала насчёт новой технологии замены сердечного клапана? Так вот уже совсем рядом. И мешочек продуман. И как взорвать возле клапана. Сейчас полетел в Курган к Илизарову сверить по ранней реабилитации. Амосов объявил, что первую операцию сделает сам Коля, а он ему будет ассистировать. Даже не верится!

Рассказывала взахлёб. Наконец, удивлённая, прервалась. Оказывается, такси уж с минуту стояло возле дома.

Поднялись на восьмой этаж «сталинки». Окно квартиры выходило на «обкомовский», красного кирпичика дом, а за ним выглядывал краешек Кремля.

Кармела засмеялась.

– Представляешь, раньше был виден весь Кремль. Удивительное зрелище! Но меж Кремлём и нами стояла фабричная труба. Уже и фабрики не было, и труба не дымила. Но вид портила. И я взмолилась: Господи, убери же это убоище! И что ты думаешь? Трубу и впрямь снесли, а на её месте… можешь теперь полюбоваться!.. Вовсе ничего не стало видно. Как же Коля хохотал:

– Какие претензии к Богу? Чего попросила, то и получила! И ведь и впрямь!..

Она засмеялась. Увидела, что гость неловко топчется. Подбежала.

– Прости, заболтала! Просто все мысли об одном!

Потянулась с поцелуем:

– Раздевайся. Я только на минуту в ванную.

И впрямь выскочила через минуту-другую, влажная, в халатике на голое тело, прижалась зазывно. Глаза начали покрываться знакомой поволокой.

Междугородний звонок отбросил их друг от друга.

– Одна нога там, другая здесь! – пообещала Кармела, устремляясь в соседнюю комнату. Через приоткрытую дверь Клышу хорошо был слышен сбивчивый разговор:

– Да… Ну говори же, – он одобрил?.. И по ранней реабилитации? Именно после оперативного лечения?! И что?! Считает, что получится? А я тебе, дурашке, что говорила?.. Но обязательно, чтоб адаптировано к кардиологии?!.. Просто блеск!.. Ты что ел?.. Не морочь мне голову! Ты вообще обедал? Сколько я должна повторять, что с твоим желудком баранина противопоказана?.. Вот только вернись, – сядешь у меня на жёсткую диету!

Они проговорили минут с двадцать. Наконец Кармела выбежала:

– Ты представляешь!?..

Она сбилась. Клыш стоял полностью одетый. Кармела смущенно огладила его лицо, губы:

– Прости, Данечка!

Клыш шёл пешком по ночной Москве и горько улыбался. Не за что было Кармеле просить у него прощения. Словно Пигмалион, она влюбилась в