Читать книгу "Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма - Фредрик Джеймисон"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Парадоксы репрезентации, содержащиеся в любом повествовании, чьей фундаментальной категорией является постмодернистская «группа», можно, следовательно, представить так: поскольку идеология групп возникает одновременно с хорошо известной «смертью субъекта» (определенной версией которой она и является) — психоаналитического подрыва опыта личной идентичности, эстетической атаки на оригинальность, гений и модернистский частный стиль, выцветания «харизмы» в эпоху медиа и исчезновения «великих мужей» в эпоху феминизма, а также фрагментарной и шизофренической эстетики, о которой упоминалось ранее (и которая на самом деле начинается с экзистенциализма) — в результате те новые коллективные персонажи и репрезентации, которыми и являются собственно группы, больше по определению не могут быть субъектами. Это, конечно, одна из тех вещей, что проблематизируют исторические представления или «господствующие нарративы» как буржуазной, так и социалистической революции (как пояснил Лиотар), поскольку трудно вообразить господствующий нарратив без «субъекта истории».
В едва ли не первой статье Маркса «К критике гегелевской философии права» был сделан замечательный философский прыжок — открыт такой именно новый субъект истории, пролетариат. Впоследствии этот формат раннего Маркса был применен и для новых маргинальных субъектов — черных, женщин, третьего мира и даже, пусть и с некоторыми передержками, студентов — когда в 1960-х годах переписывалась доктрина «радикальных звеньев». Но теперь, при плюрализме коллективных групп, независимо от того, насколько «радикально» обнищание тех или иных конкретных групп, он уже не может выполнять эту структурную роль — по той простой причине, что структура была изменена, а роль — упразднена. В историческом плане это едва ли удивительно, поскольку переходная природа новой глобальной экономики еще не позволила своим классам сформироваться в сколько-нибудь стабильном виде, не говоря уже о приобретении подлинного классового сознания, так что оживленная социальная борьба остается в настоящий период чрезвычайно разобщенной и анархичной.
Более удивительным и, возможно, более серьезным в политическом плане является то, что новые модели репрезентации закрывают и исключают любую адекватную репрезентацию того, что представлялось ранее — пусть и в несовершенном виде — в качестве «правящего класса». И правда, отсутствуют, как мы уже отмечали, несколько элементов, необходимых для подобной репрезентации. Распад любой концепции производства или экономической инфраструктуры и ее замена антропоморфным понятием института означает то, что теперь нельзя помыслить никакой функциональной концепции правящей группы, не говоря уже о классе. У них нет рычагов, которые нужно было бы контролировать, да и в способе производства им управлять практически нечем. Только медиа и рынок — вот что опознается в качестве автономных сущностей, а все, что выпадает за них и за пределы аппарата репрезентации в целом, покрывается аморфным термином «власть», чья вездесущность — вопреки ее удивительной неспособности описать все более «либеральную» глобальную реальность — должна была бы навести на более глубокие идеологические сомнения.
Эта нехватка функциональности в нашей картине социальных групп вместе с крахом их способности конституировать субъекта или агента действия означает, что мы тяготеем к отделению признания индивидуального существования группы (плюрализм как ценность) от любой атрибуции проекта, которая регистрируется не как группа, а как заговор, а потому попадает в другой отдел аппарата репрезентации: к примеру, бизнесмены Рейгана, высказываясь о которых, сегодня почти каждый готов допустить наличие связи между частной прибылью и весьма неровной законодательной программой, воспринимаются — с этой точки зрения — как список имен в газете, локальная сеть приближенных, которую можно расширить до регионального братства (Южная Калифорния, Солнечный пояс); самым большим парадоксом является, однако, то, что в таком восприятии они совершенно не порочат бизнес или бизнесменов. Таким образом, таксономия групп в идеологическом плане удивительно эластична и может выстраиваться такими различиями, чтобы сохранялась невинность исходного коллектива, поскольку всегда полагается, что фундаментальный теоретический барьер или табу, которые отделяют группу от социального класса, защищены от слома или нарушения.
То, что у «новых нарративов» отсутствует аллегорическая способность картографировать или моделировать систему, можно увидеть также, если перейти к управленческой роли класса бизнесменов и его начальственному отношению к переменам в повседневной жизни. Я считаю, что, поскольку теперь мы постигаем социальную реальность синхронно — в самом строгом смысле, который в последнее время предстал в качестве смысла пространственной системы — перемены и модификации в повседневной жизни должны, соответственно, выводиться постфактум, а не переживаться в опыте. Бертран Рассел однажды вывел вполне постмодернистскую темпоральность, в которой мир, в действительности сотворенный секунду назад, был заранее тщательно «состарен» и специально наделен искусственными следами глубокого износа, ветшания и пользования, чтобы казалось, что он внутри самого себя несет прошлое и традицию (тогда как люди — подобно андроидам из «Бегущего по лезвию бритвы» — были снабжены вроде бы приватными комплексами личных воспоминаний, например в виде фотоальбомов с фотографиями подложной семьи и
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма - Фредрик Джеймисон», после закрытия браузера.