Читать книгу "Тайна двух реликвий - Дмитрий Миропольский"

Лайтингера занимало другое. Получив Урим и Туммим с документами, он спешил избавиться от опасных свидетелей. После утреннего звонка Броуди ему оставалось только переехать в Лондон и убить надоевшую троицу с приблудной девчонкой. Но по пути Лайтингер задумался. Похоже, с убийством стоило подождать. Наверняка Броуди не просто так сообщил ему, где скрываются беглецы, и выразил готовность заманить их в ловушку. Броуди – это Ротшильды. Значит, банкирам зачем-то нужно, чтобы Лайтингер захватил троицу. Почему они не сделали это самостоятельно? Решили его подставить? Слишком сложно, и в этом нет смысла. Видимо, хотят, чтобы он выполнил для них какую-то грязную работу. Какую?

Лайтингер продолжал рассуждать. Ротшильдам известно про его интерес к троице, которой они тоже интересуются. Эта компания ценна связью с камнями Урим и Туммим. В таком случае Ротшильды считают, что Лайтингер охотится за реликвиями, и ждут, когда он их добудет, чтобы тем или иным способом забрать камни себе. Получается, убийством троицы Лайтингер не только навлечёт на себя гнев Ротшильдов, потому что нарушит их планы, но и выдаст себя. Убил – значит, Урим и Туммим уже у него.

Лайтингер совсем не хотел раньше времени ссориться с могущественным семейством, и тем более не хотел рассекречивать то, что действительно владеет камнями. Поэтому он велел пока только запереть пленников. Убить их можно будет в любую секунду, а сейчас надо подыграть Ротшильдам – и заодно выведать у Броуди всё, что им известно. Не зря ведь учил один из великих основателей банкирского дома: кто владеет информацией, тот владеет миром…

Первое же упоминание о Философском камне подтвердило, что Лайтингер на правильном пути. Он с неподдельным интересом выслушал новую для себя историю про Джона Ди, алхимические опыты, магию и чёрное зеркало. Говоря о российских потомках учёного, Броуди упомянул фамильное кольцо. Лайтингер велел «дворнягам» принести перстень Одинцова и залюбовался игрой света на гранях драгоценного камня.

– Обратите внимание, как на поверхности проявляется звезда, – посоветовал Броуди. – Это астеризм. Эффект встречается далеко не у всех чёрных сапфиров. Если звезда есть, обычно у неё шесть лучей. А здесь двенадцать. Очень редкий камень…

Броуди стал рассказывать дальше. Он как раз подошёл к тому, что предстоит сделать Лайтингеру, чтобы заслужить благосклонность Ротшильдов, когда из подвала поднялся «дворняга» с известием о пленниках:

– Там их старший в дверь колотится.

– Чего хочет? – спросил Лайтингер.

– Чтобы выводили в туалет, дали воду и одеяла для женщин.

Лайтингер для порядка спросил у Броуди:

– Вы не против, если ещё кое-кто воспользуется вашим гостеприимством? – и кивнул «дворняге»: – Дайте, что сказано. Туалет, воду… Одеяла для всех. Немного еды. Они всё-таки на ужин ехали – значит, голодные. Пальцем не трогать, глаз не сводить.

Мунин верно заметил: время в темноте подвала текло незаметно. Действовать Одинцов начал, когда по ощущениям прошло больше двух часов. Нельзя полностью отдавать инициативу противнику и дожидаться развития событий – надо на них влиять.

От въезда на территорию особняка Одинцов отправил Дефоржу метку с адресом и обещал перезвонить, когда освободится. Француз мог сразу – хотя бы из профессионального любопытства – проверить адрес и узнать, что здесь расположен особняк Ротшильдов. А теперь, не дождавшись обещанного звонка, он тем более должен был догадаться, что компания попала в ловушку, – и несложной логикой связать это с Броуди. Но дальше…

Скорее всего, Дефорж потерял интерес к Одинцову и его спутникам. Троица должна была приманивать Лайтингера. Оставшись без приманки, француз мог начать поиски нового способа, чтобы подобраться к убийце Жюстины, только и всего. О связи Броуди с Лайтингером ему неизвестно. Троица оказалась в руках Ротшильдов? Это Дефоржа не волнует. Поэтому Одинцов не надеялся на его помощь. Он решил осмотреться сам – и дальше, как всегда в подобных случаях, действовать по обстановке.

Ева тем временем увещевала Клару.

– Когда мы искали Ковчег Завета, я каждый день с жизнью прощалась, – говорила она. – И ничего, жива до сих пор.

Клара перестала плакать, пока рассказывала про себя, своего бывшего, учёбу, работу в музее и планы на будущее. Страх понемногу отступал, но пленницы продолжали сидеть, обнявшись в зябкой темноте.

– Карл ведь вытащит нас отсюда? – спросила Клара.

– Карл?.. – Ева не сразу поняла, что речь об Одинцове. – Карл… Вытащит, конечно. Всегда вытаскивал, и сейчас вытащит.

Про себя она подумала: лишь бы Одинцов не сделал хуже. Хотя куда хуже? Иллюзий насчёт планов Лайтингера нет: он хотел расправиться с компанией ещё в Кёльне. С другой стороны, никто не мешал убить пленников сразу, но им почему-то сохранили жизнь. Может, Лайтингер всё же передумал? И если неугомонный Одинцов сейчас попробует вырваться на волю, он только взбесит бандитов…

– Повезло тебе, – сказала Клара. – Он такой мужественный… красивый… и героичный. Мне мой про него рассказал вчера. Прости, что я вас дразнила.

Ева усмехнулась.

– Выйдем отсюда, и сама у него прощения попросишь.

– Скорее бы… Кажется, мы здесь уже целую вечность.

– Ничто не вечно, как говорил мудрый Соломон, – вздохнула Ева, и Клара согласилась:

– Ага. У нас говорят: Alles hat ein Ende, nur die Wurst hat zwei. У всего есть конец, и только у сосиски – два…

Железный грохот разнёсся на весь подвал и заставил женщин вздрогнуть.

Одинцов почти лёг на пол поперёк бокса и, несмотря на нейлоновый хомут, который резал запястье, дотянулся ногой до двери. Он с силой лягнул железо, ответившее басовитым гулом. Охранники в коридоре умолкли, а Мунин попросил:

– Пожалуйста, не надо их злить. Они нас не трогают, и вы их не трогайте.

– Когда тронут, поздно будет, – сказал Одинцов. – Давай каждый будет заниматься своим делом. Вы с Евой храм строите, а я кирпичи таскаю.

– Меня никто не спрашивал, хочу я строить храм или не хочу, – буркнул в темноте Мунин.

– Меня тоже. Расслабься, Конрад Карлович. Сиди спокойно, – посоветовал Одинцов и снова лягнул дверь.

Когда охранник переговорил с Лайтингером, Одинцова вывели в туалет. Дверь распахнулась, и он ослеп от яркого света, хотя успел зажмуриться. Одинцов почувствовал, как «дворняга» перерезал хомут на руке, слегка зацепив запястье лезвием ножа.

– Эй-эй, осторожнее! – сказал Одинцов и смахнул с глаз набежавшие слёзы.

Служебный туалет оказался в другом конце подвала. Охранники не стали связывать Одинцову руки, но по дороге держали за локти, упирались в спину стволами пистолетов и велели оставить дверь туалета открытой. Одинцов не смутился, а «дворняг» предупредил:

– С женщинами так не дурите. Вам же хуже будет.

Свет всё ещё резал глаза, привыкшие к темноте. Одинцов поплескал в лицо холодной водой над крохотным умывальником, поглядел в зеркало на покрасневшие веки – и отправился обратно в бокс под конвоем той же пары охранников. Ещё двое как раз передавали воду и одеяла в бокс Евы с Кларой; теперь Одинцов знал, где они сидят. Его порадовала эта мысль – и была ещё одна, неясная, которая шевельнулась в голове во время умывания…