Читать книгу "Диссиденты, неформалы и свобода в СССР - Александр Шубин"

Аура рок-шоу компенсировала «очаровательный примитивизм» текстов. Впрочем, как и в 50-60-е гг., сквозь толщу графомании у некоторых авторов пробивались ростки подлинного мастерства. Произвольные сочетания слов случайно обретали смысл, благо толкователи были готовы его искать. Цой объяснял смысл своих стихов: «„Камчатка“ и „Алюминиевые огурцы“ — это чистая фонетика и, может быть, какие-то моменты, не связанные между собой и имеющие задачу вызвать ассоциативные связи. Можно назвать это второй фантастикой»[973]. Но только ли фантастика в словах «Я сажаю алюминиевые огурцы на брезентовом поле». Абсурдные ассоциации — лакмусовая бумажка подсознания. В абсурдной цивилизации, где даже овощи пропитаны металлом, эти слова слишком близки к реальности.

Несмотря на «восточные» искания и западные корни рока, он все дальше отходил от зарубежных образцов и встраивался в традицию русской культуры. В начале 80-х гг. в рок-музыке стала доминировать традиция, в которой, говоря словами И. Смирнова, «полностью стерты не только технологические, но и стилистические различия между рокерами и бардами: частушки Шевчука ничем не отличаются от частушек Северного… „Электрический“ Розенбаум — бард. Это новый феномен „народной магнитофонной культуры“ — гораздо более русский, чем рок 70-х. Процесс „русификации“, начатый с гребенщиковского Иванова, получил свое логическое завершение в забойном харде ОБЛАЧНОГО КРАЯ:

Венчает землю русскую Красой своею славная Столица златоглавая, Ой да матушка Москва!

Это не единичные примеры, а повсеместная тенденция, и даже те, кто ориентируются в основном на западные образцы, отдают ей должное: Ленинградская АЛИСА включает в программу 1985 года отрывки из прозы М.А. Булгакова. Рок-музыканты осознают себя наследниками не только интернациональной рок-традиции, но и отечественной культуры, ее создававшегося веками духовного потенциала. „Чтобы писать песни, — говорит Шевчук, — недостаточно смотреть видеомагнитофон. Нужно читать Ключевского“[974].

Пожалуй, наиболее емко преемственность русской культуры и отечественного рока выразил А. Башлачев:

Долго шли зноем и морозами, Все снесли и остались вольными, Жрали снег с кашею березовой И росли вровень с колокольнями.

Из этой традиции беспрестанной борьбы дикости и культуры вырастает рок:

Звонари черными мозолями Рвали нерв медного динамика. …Но с каждым днем времена меняются. Купола растеряли золото. Звонари по миру слоняются. Колокола сбиты и расколоты. Что ж теперь? Ходим в круг да около На своем поле, как подпольщики. Эй, братва, чуете печенками Грозный смех русских колокольчиков?

Колокольчики — предтечи будущих колоколов. Рок как преддверие будущего возрождения — высокая мечта неформальных поэтов.

* * *

Завершение эпохи Брежнева не предвещало рок-движению ничего плохого. В 1983 г. прошел запланированный ранее городской рок-фестиваль в Ленинграде.

Но год Андропова ознаменовался усилением гонений на „все, что движется“. „В начале 1983 года бюрократия и связанные с нею эстрадно-мафиозные круги объявляют рок-музыке войну на уничтожение, — вспоминает И. Смирнов. — Преступление нашего жанра, как мы увидим далее, заключалось не только в социальности репертуара (что тоже немаловажно), но и прежде всего в стремительно растущей популярности и влиянии на молодежь некой силы, которая принципиально не вписывалась в феодально-бюрократические структуры…“

Предприятиям, учебным заведениям и комсомолу запрещено было устраивать танцевальные вечера без специальной санкции райотдела культуры, а профсоюзным организациям — „самовольно использовать“ собственную (!) звукоусилительную аппаратуру и инструменты[975].

Министерство культуры выпустило постановление, в соответствии с которым в репертуаре любого ансамбля должно быть не менее 80 % песен с авторством членов Союза композиторов. В данном случае интересы режима, начавшего опасаться неподконтрольного развития музыки, совпали с монопольно-коммерческими интересами учреждения, которое призвано было контролировать музыкальную жизнь. Группам, которые желали работать легально, пришлось пройти унизительные прослушивания в СК.

Для координации работы ВЛКСМ, горуправления культуры и других ведомств Москвы в борьбе против „несанкционированного“ рока было принято постановление „О мерах по упорядочению деятельности самодеятельных эстрадно-музыкальных коллективов г. Москвы“, которое учреждало „научно-методические центры“, призванные контролировать „молодежное творчество“ в этой области. К тем, кто выбивался из под контроля, применялись более суровые меры. С февраля 1983 г. началось наступление КГБ и ОБХСС против рок-групп. Прерывались выступления, расследовались источники финансирования. Поскольку коммерческая деятельность была практически полностью запрещена, начались аресты. В августе оказались за решеткой А. Романов и А. Арутюнов из группы „Воскресение“. Начались допросы всех, кто был связан с этим делом. Арестованные признали, что работали за деньги. Это был криминал.

Первые удары привели к новому расслоению рок-движения. И. Смирнов связывает его с ренегатством так называемых „мажоров“: „им хочется бедным в Майами или в Париж. А Уфа, Свердловск — разве это престиж?“ „Мажоры“ — социальный тип, так метко определенный Шевчуком, поначалу поддержал рок-движение 80-х… Однако бардовская струя оставалась ему принципиально чужда, и такие группы как ДДТ или „Облачный край“ не вызывали у него своим „народничеством“ ничего, кроме раздражения»[976].

Народники и западники — два стиля в молодежной среде, которые соответствуют и «взрослому» разделению на демократов и либералов-западников. Во время Перестройки они будут выяснять, что важнее — «социальная справедливость» или «общество потребления». Массы пойдут сначала за первыми, потом за обоими, потом за вторыми. В рок-движении размежевание проявилось очевидно в андроповский год: «По мере того, как разворачивались репрессии, становилось ясно, что разногласия наши не только эстетические. В принципе, мальчик-мажор готов был (до определенного предела) отстаивать свои представления о красивой жизни против мажора, находящегося у власти (старого и немодного). И даже идти на определенные жертвы в надежде на то, что настанет и его черед сменить папашу у руля. Но — на очень определенные, так, чтобы они не затрагивали сытого существования в окружении дорогих вещей… Как только Андропов поднял планку риска много выше допустимого для них предела, вашему покорному слуге был предъявлен ультиматум: прекратить подпольную деятельность, которая-де ставит под удар всю советскую рок-музыку, и идти на компромиссы»[977], — вспоминает И. Смирнов. Аналогичные трения происходили и в КСП, но без влияния «мажорства». Помимо социальных водоразделов — в Советском Союзе весьма размытых — были и психологические. Одни стремились ломать массивную дверь, другие — открыть ее, — подобрав ключи.