Читать книгу "Атеисты в мундирах. Советские спецслужбы и религиозная сфера Украины - Дмитрий Веденеев"

Сформировавшись в условиях массовых гонений на Русскую православную церковь, форсированной коллективизации и связанных с ней репрессий, течение ИПЦ в Украинской ССР приобрело основную социальную базу на селе и уже в довоенный период стало объектом активной «оперативной работы» органов ОГПУ – НКВД. По мере освобождения территории Украины от немецких и румынских войск, стабилизации советской власти и использования полученных агентурных данных о положении на оккупированных территориях антирелигиозные подразделения НКГБ приступили к масштабным операциям по ликвидации «церковно-монархического подполья». Их основной мишенью стали общины ИПЦ, а многолетней основой агентурно-оперативной разработки – централизованное дело НКГБ – МГБ УССР с условным обозначением «Скит».

В дальнейшем ИПЦ оставалась в числе приоритетов оперативной деятельности отдела «О» и 5-го Управления МГБ УССР, стремившихся создать свою агентурную сеть в среде ее сторонников. В областных УМГБ велись самостоятельные разработки на группы ИПЦ или отдельных ее активистов. В 1944–1953 гг. сотни участников ИПЦ по политическим обвинениям были привлечены к уголовной ответственности, получая длительные сроки заключения, преимущественно от 10 до 25 лет лишения свободы.

Оперативная разработка и преследование участников ИПЦ осуществлялись, прежде всего исходя из политической трактовки их деятельности как антигосударственной («антисоветской»), направленной на подрыв основ существующего строя, реанимацию монархического режима, бойкот выполнения конституционных обязанностей (участия в выборах в органы власти, службы в армии, уплаты налогов, препятствование детям в получении образования), эрозию колхозного строительства, агитацию за поражение СССР в возможной войне с Западом.

В условиях последнего этапа Второй мировой войны, а затем и развертывания межблокового противостояния в мире («холодной войны») со стороны советской власти и спецслужб деятельность ИПЦ рассматривалась прежде всего как опасная форма подпольной, «подрывной» деятельности, реальная угроза государственному строю, существовавшему в условиях международной изоляции. Дополнительным мотивом к давлению на нелегалов стало участие отдельных представителей протестного религиозного движения в сотрудничестве с нацистским оккупационным режимом и его спецслужбами, что, впрочем, сильно преувеличивалось. Гонениям на ИПЦ способствовали и противозаконные действия отдельных ее участников с девиантным поведением.

Следует признать, что содержание проповедей и призывов актива («старцев», наставников общин и др.), общение между членами ИПЦ после войны приобретало все более заостренно политизированный и бескомпромиссный характер, причем объектом критики власти выступали ее социально-политические мероприятия (прежде всего коллективизация, а также репрессивное сопровождение «социалистического строительства»). Наряду с враждебным отношением к Московскому патриархату и его священству это обрекало представителей течения не только на повседневный конфликт с законом, уход из социальной жизни, но и на утрату возможности (ощутимо возросшей, по сравнению с предвоенным периодом) участвовать в богослужении и приобщении к христианским таинствам.

Лишенная святоотеческого окормления среда «церковного подполья» под влиянием гонений и постепенного разрушения внешних связей все более продуцировала внутренние конфликты и расколы, что активно использовали органы госбезопасности. Всего в рядах катакомбного движения в 1950–1980-х гг. оформилось не менее 10 различных течений. Почти все они не имели общения между собой.

При этом произошло определенное расслоение истинно-православных. У части из них ослабла система запретов по отношению к «миру», вплоть до разрешения верующим поступать на временную работу в колхозы и посещать храмы Московского патриархата. В то же время другая часть встала на путь дальнейшего углубления отчуждения от «мира», проповеди аскетизма, вплоть до запрета половых отношений. С 1950-х гг. на некоторые слои участников движения распространилось требование целибата (безбрачия), а на семейные пары – запрещение деторождения. Объявлялось о близком конце света, и несколько раз назначались его даты. Как следствие произошло образование нескольких новых относительно небольших радикальных групп – седминцев, молчальников и т. п.

Для наиболее консервативной части «катакомбников» с 1950-х гг. стали присущи совершенно оторванные от жизни представления, высказанные, в частности, активистом ИПЦ из Николаевской области: «Сейчас власть антихриста и власть евреев – их царство, …..нужно молиться дома и избежать разных дьявольских печатей, …знать только своих своей группы, настоящие христиане не должны иметь паспортов и иных документов, на которых имеется “печать красного дракона”, скоро будет восстановлена царская власть, нельзя быть членом профсоюза» и т. д.[828]

Подобные группы приобретали отдельные внешние черты сект. Порой заменившим священников проповедникам из среды мирян в сознании верующих придавались черты новых святых. В конце 1950-х гг. еще сохранялось прежнее деление истинно-православных на «духовников» (около 30 %), которые считали возможным перевоплощение Бога в человека и традиционалистов или «книжников» (70 %), сохранивших верность основным канонам Православной церкви. Правда, большинство групп «духовников» 1930-х гг. уже распалось[829].

Обусловленное историческими обстоятельствами дистанцирование иосифлянского движения от Московского патриархата в 1990–2000-е гг. получило взвешенную оценку со стороны Русской православной церкви. К настоящему времени прославлены в лике святых несколько десятков «иосифлян». Архиерейский собор 2000 г. принял решение о том, что не следует ставить в один ряд «обновленческую схизму» и «правую оппозицию» в Русской православной церкви, не согласную с линией будущего Патриарха Сергия (Страгородского). В действиях «непоминающих», констатировал собор, «нельзя обнаружить злонамеренных, исключительно личных мотивов. Их действия обусловлены были по-своему понимаемой заботой о благе церкви», и нет оснований считать их раскольниками[830].

Несмотря на масштабные оперативные мероприятия и многочисленные аресты, истинно-православные общины продемонстрировали способность к регенерации и продолжили существование в постсталинский период, оставаясь объектом оперативной разработки органов госбезопасности. К концу 1950-х гг. в СССР, по данным КГБ, существовало до 300 локальных групп ИПЦ с более чем 6000 участников, «которые стояли на позициях крайней враждебности к канонической церкви». В рамках третьей волны преследований истинно-православных в 1958–1964 гг. за один только 1959 г. в УССР выявили 14 общин ИПЦ с более чем 200 участниками на Черниговщине, 13 – в Полтавской области, ряд общин в других областях Украины. Наиболее активно ИПЦ проявляла себя в Сумской, Харьковской, Ворошиловградской и Черниговской областях[831].