Читать книгу "Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева"

Тем не менее даже Потемкину наша героиня старалась показать свою почти домашнюю близость к императрице. Екатерине II это не нравилось. Отсюда пассажи о неискренности, пронырливости княгини. Из путешествия на юг в 1787 г. императрица послала парчу всем своим дамам, оставшимся дома, кроме Дашковой. Храповицкому сказано: «Княгиня Дашкова хочет, чтоб к ней писали, а она, ездя по Москве, перед всеми письмами хвастает»{939}.

Руководство «Собеседником», также как письма государыни, подчеркивало роль княгини. Создавало иллюзию близости. «В этом журнале участвовала императрица своими сочинениями, – писал Державин, – …и те свои сочинения присылала на просмотрение, в рассуждении орфографии, княгине Дашковой под великим секретом. Но она секрет свой не удержала, а напротив того, всякому к ней приезжавшему, объявляла и хвалилась, а паче иностранным послам, хвастаясь высочайшею к ней доверенностью, что и было причиною упадка ее при дворе… Затворились княгине райские двери»{940}.

Вопросы к Фелице

Но прежде чем Екатерина Романовна была «свержена с небес», произошло из ряда вон выходящее событие. Императрицу призвали к ответу. Заставили прямо высказаться на страницах журнала по ряду крайне болезненных вопросов.

Работа над «Собеседником» обычно шла так: Дашкова и ее сотрудники собирали материалы, потом княгиня знакомила августейшую подругу с тем, что должно пойти в печать, получала одобрение и начинала публикацию. Ее величество выступала и в роли цензора, и в роли главного редактора. А кроме того, говоря современным языком, владела «основными акциями». В таких условиях Дашковой было очень трудно отстаивать журналистскую свободу. Тем более что самого понятия, а также связанного с ним комплекса прав – моральных и юридических – в те времена не существовало. Двигались на ощупь.

Княгиня выбрала самый простой, лежавший на поверхности способ. Усыпить венценосную подругу потоками лестных публикаций и среди них нет-нет да продергивать нечто критическое. При этом печатная лесть императрице вызывала у Дашковой двойственное ощущение. С одной стороны, она воскуряла фимиам на том же алтаре. С другой, воспринимала подругу как домашнего божка, которого можно и стукнуть о стену, и сунуть головой в золу, если он не выполняет просьб.

Такое отношение хорошо прослеживается в истории с «Вопросами» Д.И. Фонвизина. Дашкова и Фонвизин слыли приятелями, в их взглядах имелось много общего. Оба обязанные Никите Панину, они принадлежали к одному политическому кругу. Вспыльчивые, горячие, неудовлетворенные своим нынешним положением, они были склонны за частностями личных неудач видеть более глобальные тенденции и говорить о них с читателями. Однако, если Екатерина Романовна представляла собственно аристократический либерализм, то Фонвизин брал левее, намеренно шел на конфликт.

Литератор и мемуарист того времени С.Н. Глинка сообщал, что княгиня и присоединившийся к ней Иван Шувалов просили Фонвизина не посылать «Вопросы» в «Собеседник»{941}. Но автор настаивал. Прежде чем публиковать, Дашкова показала текст императрице. Видимо, первая реакция была достаточно резкой. Екатерина II сначала решила, что анонимная статья принадлежит Ивану Шувалову, и Дашкова не разубедила ее. Потом государыня смягчилась. В августе 1783 г. она написала княгине: «Перечитывая со вниманием эту статью, я теперь нашла ее менее злой. Если бы ее можно было напечатать вместе с ответами, то она совершенно лишилась бы своего едкого характера»{942}.

Подчеркнем: «Вопросы» увидели свет в третьем выпуске журнала с согласия Екатерины II. Принято подчеркивать их обобщающий, антиправительственный характер. Но, согласно понятиям того времени, все они метили в конкретных лиц, принадлежность которых к окружению императрицы и делала текст оппозиционным. И писатели, и читатели XVIII в. только еще учились мыслить абстрактно.

Государыне, воспитанной во времена елизаветинских строгостей, «Вопросы» показались оскорбительными. Отчего в России ничтожные люди ходят в больших чинах, а достойные пребывают в тени? Драматург намекал на судьбу своего покойного покровителя Н.И. Панина. Отчего некоторые «наши умники и умницы» слывут за границей «дураками»? Здесь задевался князь Г.Г. Орлов, сошедший после смерти жены с ума. «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне и весьма большие?»{943} Тут содержался выпад против Льва Нарышкина.

Как видим, и круг друзей, и круг врагов у Фонвизина и Дашковой был одинаковым.

Екатерина ответила от лица «Дедушки», помнившего прежние царствования: «Молокососы! Не знаете вы, что я знаю. В наши времена никто не любил вопросов, ибо с иными и мысленно соединены были неприятные обстоятельства; нам подобные обороты кажутся неуместны… Отчего? Отчего? Ясно, оттого, что в прежние времена врать не смели, а паче – письменно»{944}.

Что значит «неприятные обстоятельства»? Вопросы прежде задавали в Тайной канцелярии под пыткой. Показав «свободу языка», автор удостоился прямой угрозы.

Позволительно задуматься: только ли «Вопросы» вызвали раздражение Екатерины II? Ведь она сама пропустила их в печать. В том же выпуске Дашкова попыталась смягчить позицию Фонвизина. В послании «О истинном благополучии», касаясь пороков: жадности к богатству, к чинам, к могуществу, она соскользнула к опасному обобщению: «Сии страсти не только пагубны частным людям, но приключили падение великим государствам»{945}. Жало критики традиционно, как делал еще Панин, коснулось фаворитов: «Не можно представить себе равного могущества тому, каковое имел Сеган, римского кесаря Тиберия любимец. Важнейшие чины были на него возложены; власть имел он беспредельную; судьбина всех римских граждан зависела от его произволения… Казалось, долженствовал бы он сделаться благополучнейшим из смертных; но вместо того гнусными своими деяниями сделался извергом человечества»{946}.

Кто скрыт под именем «Сеган»? Кто из екатерининских вельмож имел «власть беспредельную», на кого были возложены важнейшие чины? Эти строки возникли тогда же, когда и трепетные письма «милостивцу» Григорию Александровичу. Но, если в частной корреспонденции с Потемкиным говорит «благоразумная мать», пекущаяся о чинах сына, то в журнальной статье слышан голос родной сестры «моралиста» Александра Воронцова. Нападок на светлейшего государыня не любила. Князь был ее защитой перед лицом метущегося двора.