Читать книгу "30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД. От оперуполномоченного до заместителя министра - Юрий Богданов"

В декабре 1953 года состоялся официальный суд над Берией и проходившими в качестве членов его банды Б.З. Кобу-ловым, С.А. Гоглидзе, Л.Е. Влодзимирским, В.Н. Меркуловым, П.Я. Мешиком, В.Г. Деканозовым. В приговоре, объективность которого вызывает серьёзные сомнения, Берия обвинялся в том, что он «сколотил враждебную Советскому государству изменническую группу заговорщиков» (очевидно, имелись в виду перечисленные выше лица), которые ставили своей целью использовать органы внутренних дел против Компартии и советского правительства, «поставив над ними МВД для захвата власти». Далее инкриминировались вооб-ще несусветные замыслы по ликвидации советского строя, реставрации капитализма и восстановлению господства буржуазии.

«Став в марте 1953 года министром внутренних дел СССР, — говорилось дальше в обвинительном заключении, — Берия начал усиленно продвигать участников заговорщической группы на руководящие посты» (перечисленные выше лица в марте 1953 года особых повышений не получили, даже имели понижения, и до 26 июня 1953 года по служебной лестнице никуда не продвинулись). Заговорщики принуждали работников местных органов МВД тайно собирать клеветнические данные о деятельности и составе партийных организаций, «пытаясь опорочить работу партийных органов» (действительно собиралась информация, чтобы показать реальную работу нерадивых партийных боссов). Были приняты меры к активизации буржуазно-националистических элементов в союзных республиках, разжиганию вражды и розни между народами СССР (так была трактована попытка Берии выдвинуть национальные кадры на местах). Была установлена слежка за руководством Компартии и советского правительства. (Во-первых, с нашими товарищами всегда надо держать ухо востро. Во-вторых, если бы Берия хорошо шпионил, то не допустил бы своего ареста. Так что за Лаврентием Павловичем следили лучше.) Суд обвинил Берию и его соучастников и в том, что они совершили террористические расправы над людьми, со стороны которых боялись разоблачений. (Это правильно. Но объективности ради на скамью подсудимых следовало бы посадить Хрущёва, Маленкова, Молотова, Кагановича и др.)

В приговоре Берии были предъявлены обвинения в попытке сближения и установления связи с Гитлером в 1941 году с целью достижения договорённости о прекращении войны за счёт уступки ряда территорий. Инкриминировалось также стремление открыть врагу Главный Кавказский хребет, чтобы оккупировать Закавказье иностранцами (за организацию обороны Кавказа Берия получил звание Маршала СССР).

В обвинительном заключении имелись также разделы о покровительстве агентам иностранных разведок, о попытке установить тайную связь с Тито-Ранковичем, о «капитулянтских предложениях» Берии с отказом от социалистического строительства в ГДР и странах народной демократии. Бывший советский руководитель был объявлен агентом английской разведки. Суд обвинил Берию и в моральном разложении, указав, что он сожительствовал с многочисленными женщинами, в том числе якобы связанными с сотрудниками иностранных разведок [Л.З].

О «ленинградском деле» пока что ничего не было сказано.

Прекрасно помню, что ещё в ту пору, когда вышеперечисленные обвинения были официально объявлены, они казались неправдоподобными и во многом вызывали сомнение. Однако народ, приученный безгранично доверять Советской власти, с молчаливым ужасом воспринял образ нового разгромленного врага: ведь должен был кто-то быть повинен во всех наших бедах, неудачах и бесчисленных жертвах. Убийство Берии и ещё ряда бывших товарищей отнюдь не говорило о силе Хрущёва, а лишь подтверждало его коварство. Я не оправдываю Лаврентия Павловича, но обвиняю Никиту Сергеевича в том, что он продолжил курс репрессий, придав ему новые формы. Какая же это была оттепель, когда продолжались расстрелы опасных свидетелей минувших тяжких дел, лагерная система сохранилась и число заключённых стало даже расти, всякое свободомыслие давилось бульдозерами, а инакомыслие лечилось в психушках? Начав с уничтожения Берии с сотоварищами, Хрущёв продолжил серию убийств. В июле 1954 года был судим и расстрелял Рюмин, являвшийся непосредственным руководителем следствия по провокационному «делу врачей». Затем такой же участи повергся бывший министр госбезопасности Абакумов, на счету которого было «ленинградское дело». Какую государственную опасность представляли в ту пору эти два бывших? На наш взгляд, никакой. Но их уничтожили (в назидание другим), потому что они могли раскрыть, какую роль играл Хрущёв в означенных выше фальсифицированных делах. Теперь, поприжав ещё одного идеолога репрессий — Маленкова, в декабре 1954 года Хрущёв уже постфактум инкриминировал (пока что) одному Берии всю вину за «ленинградское дело» [Л.48]. Сам же, занимая пост первого секретаря ЦК, предназначавшийся для безвинно убиенного Кузнецова, а позднее став вместо другого убиенного Вознесенского ещё председателем Совмина, Хрущёв остался, вроде бы, чист для истории. Однако в своих деяниях Никита Сергеевич забыл (или не знал?) простую истину: зло злом не уничтожишь. Если бы он действительно хотел не просто дорваться до власти, а сделать что-то доброе для своего великого и несчастного народа, то ему, покаявшись в собственных грехах, следовало создать в стране такие условия, при которых зло не могло бы проявлять себя. Это долгий, тяжкий и многотрудный путь, но иного нет. Если зло, постоянно существующее в мире, оказывается в такой обстановке, когда оно не имеет возможности творить собственный произвол, то это является большей победой, чем разгром противника в любой войне, и делает организатора подобного мирного достижения поистине мудрым и могучим.

Длительная рабочая нагрузка, бессонные сталинские ночи, страшная нервотрёпка последнего времени отразились на здоровье отца. Хотя отпуск ему формально предоставлялся, но воспользоваться им не имелось возможности. Последний раз мы все вместе отдыхали в 1949 году в Сочи. Зато в 1954 году Богданову предоставили сразу два отпуска. Сначала с 5 января 1954 года папа отгулял целый месяц за 1953 год. После окончания моих школьных каникул мы вместе приехали в Москву. Здесь своё свободное время отец посвятил тому, чтобы, во-первых, обследовать собственное здоровье: в почках появились камни, которые давали о себе неприятно знать. Надо было выработать медицинскую стратегию борьбы с этим недугом. Во-вторых, отец провентилировал возможность своего перевода в Москву. Жить на две семьи и в двух огромных квартирах было просто разорительно. Много денег отнимали и наши достаточно частые поездки из Москвы в Питер и обратно. Насколько я понимаю, в министерстве обещали помочь, но пока что просили подождать.

Второй свой, теперь уже очередной, отпуск за 1954 год отец получил с 23 августа. По рекомендации врачей он поехал (вместе с супругой) в Трускавецкий санаторий, чтобы попытаться промыть свои почечные камни водами знаменитого источника Нафтуси. Песок шёл у папы достаточно интенсивно. Тот, кто с подобным явлением сталкивался, легко может себе представить, какие при этом бывали боли. Но отец никогда не жаловался и не стонал. Только, когда очень прижимало, ложился в постель.

Но, к сожалению, в дополнение к физиологическим начались и политические неприятности. Очевидно, подпольный обком продолжал действовать, и про Богданова начали широко распространяться весьма грязные сплетни, которые подхватывали самые разные люди. Информацию с предупреждением об этом сообщил моему отцу лично мне не знакомый И.Н. Петров. 2 июня 1954 года в Ленинград в Управление внутренних дел «только лично начальнику УМВД тов. Богданову Н.К.» пришло письмо из Сочи от указанного отправителя. В своём послании Петров сообщал, что в мае отдыхал в санатории им. Орджоникидзе вместе «с некто Алентаевым Фёдором Григорьевичем, где с ним и познакомился». Иван Никонорович напомнил, что он знал Николая Кузьмича по Казахстану, немного по Москве и Ленинграду, а потому «крайне был удивлён свободным высказыванием по Вашему адресу Алентаева, работника Вашей системы. Я не знаю, — сказано было в письме дальше, — какие у Вас с ним отношения, но, судя по тому, что он о Вас говорил, видно, что неважные. Не просто в каком-то случайном разговоре, а на протяжении десяти дней он периодически рассказывал мне о Вас довольно подробно, порою захлёбываясь, причём всё исключительно плохие вещи». Поражённый услышанным, Иван Никонорович вынес собственно мнение: «Я ему, конечно, не поверил, почему и решил написать Вам» [А.9].