Читать книгу "Приют героев - Генри Лайон Олди"

Избегая лишних подробностей, могущих скомпрометировать высокопоставленных особ, барон удовлетворял любопытство барда. Сам же бард чиркал перышком в записной книжке и уверял Анри, что по возвращении непременно перепишет трагедию «Заря», добавив массу чудесных арий и речитативов.

– Барон, вы прошли мимо златых копей! – восклицал Томас по сто раз на дню. – Дивная, восхитительная тема! Вот скажите: сколько страниц занял ваш отчет о деле? Можете не отвечать, я и сам знаю: много для квизитора, мало для искусства! А я напишу шесть баллад, по числу квесторов, поэму «Губерт и Хендрика» в пяти частях, с прологом и эпилогом, батальную сагу «О доме Ривердейлов», оду «Крепундия», авантюрьетту «Путешествие из Реттии в Чурих» с массой продолжений, лирическую драму «Барон в поход собрался»…

– Зачем так много? – смеялась Анри.

Бард не разделил ее веселья.

– Затем, что у меня намечается капитальный ремонт дома. А стерва Франческа, моя бывшая жена, по суду отбирает десятину с каждого гонорара, включая подарки его величества. И потом, я хочу обновить гардероб. А крошка Лизетт – она такая требовательная… Как прикажете выкручиваться, сударыня? Нет, вы спасли меня, честное слово, спасли: эпический цикл «Сто лет одиночества», сериал «Горбатый рыцарь»…

– Ваши саги не будут иметь успеха, Томас, – сказал барон. – В этой истории не было ни единой любовной сцены. А нынешняя публика слишком требовательна: на чистых баталиях и интригах успех не построишь.

– Ах, барон! – комично развел руками бард. – Во многом вы правы. Но мой талант позволяет видеть дальше скучной правды жизни. Поверьте, недостатка в любовных сценах не возникнет…

И Томас Биннори подмигнул смутившейся вигилле.

В конце отдыха барона настигла депеша. К счастью, не служебная, а личное послание – из канцелярии Ордена Зари. К закрытому делу о квесторах депеша отношения не имела. Конрада фон Шмуца, рассыпаясь в любезностях, убедительно просили быть в столице через пять дней – дабы почтить своим присутствием открытие детского приюта, учрежденного Орденом. Барон имел честь оказаться в совете попечителей оного приюта. Хоть бы номинально затребовали согласия, идеалисты драные! Увы, отказаться Конрад не мог: детский приют – дело благородное, а в депеше ясно указывалось, что прокуратор Цимбал, старый лис – тоже в числе попечителей…

Послание сходного содержания, доставленное шустрым почтовым гением, получила и Анри.

* * *

– Так что извольте доложить: приехали, господа хорошие!

– Не «извольте», а «позвольте», – не замедлил поправить агитатора дотошный Конрад.

Перебравшись из седла в карету, а из Литтерна – в Реттию, он обрел часть былого педантизма.

– Извиняюсь, сударь, мы в университетах не сиживали. Мы больше на козлах, с кнутом. Позвольте к оплате пол-бинара и три мона… Что, опять не то сказал? – искренне расстроился кучер, узрев скепсис на лице дворянина и улыбку на губах дамы, которой тот подавал руку, помогая выйти из кареты.

Утешив агитатора звонким полновесным бинаром, фон Шмуц мгновенно забыл о кучере с его словесной путаницей. Потому что испытал сильное потрясение, усиленное кошмарным чувством deja vu. Нет, здание приюта было незнакомо барону. Трехэтажный, в стиле «modern antiq», дом: низкие ступени ведут к портику с витыми колоннами, предваряющему вход; высокая дверь с ручками из литой бронзы; фасад с ажурными окнами украшен лепниной; два пузатых балкончика, широкий фронтон, двускатная крыша…

Зато на фронтоне имелась до боли знакомая надпись:

ПРИЮТ ГЕРОЕВ

Соответственно, левая половина здания сияла снежной белизной малабарского мрамора, а правая подавляла непроглядной чернотой дангопейского базальта. Решетка ограды, выкрашенная в те же два проклятых цвета, черно-белые плитки дорожки, ведущей к дому…

Хорошо хоть траву и деревца молодого парка покрасить не додумались!

Рядом тихо охнула Анри. Было, от чего: по дорожке к почетным гостям спешил Амадей Вольфганг Трепчик-младший собственной персоной! Физиономия отельера лучилась счастьем высшей пробы.

– Ваша светлость! Госпожа вигилла! Рад, сердечно рад видеть вас в добром здравии! Просим, просим, все только вас и ждут…

– Трепчик, – не выдержал барон, – помилосердствуйте! Вы-то как здесь оказались?!

– Ах, ваша светлость! Я всегда говорил: несмотря на служебную строгость, вы – человек тонкой души! Вам я как отцу родному… Понимаете, в жизни моей случились многие, и весьма радостные перемены! Во-первых, я развелся с Виолеттой…

«Поздравляю!» – едва не вырвалось у Конрада.

– …и женился на Ганечке! Ну, вы должны помнить! – повариха, я с ней еще… хе-хе, дело молодое… Кстати, в отеле мне сделали полный ремонт за счет орденской канцелярии. Спасибо сударю Тэрцу; ах, какой стряпчий, таких поискать!

– Это верно, – кивнул барон. – Таких днем с огнем…

– А потом мне предложили должность управляющего. Здесь, в приюте.

– Сударь Тэрц выхлопотал для вас должность управляющего? – картинно удивилась Генриэтта, шествуя по дорожке под руку с бароном вслед за семенящим Трепчиком.

– Нет, конечно! Запрос поступил из канцелярии Ордена. Мол, убытки возместили, чин-чинарем, а теперь хотели бы воспользоваться вашей деловой сметкой. Я подумал и согласился. Дело благородное: детишкам уход требуется, ласка… Жалованье положили хорошее, грех Вечного Странника гневить…

– А отель? Продали? Закрыли?!

– Отель я на Ганечку оставил. Она у меня умница: немая, а любому языкатому прохвосту сто очков форы даст. И гости радуются, что немая; особенно те, кто меня знавал… вот, прошу в холл, и дальше по лестнице, в залу совета…

К душевному облегчению новоявленных попечителей, «Приют…» оказался черно-бел только снаружи. Дверь мягко закрылась за спинами, отсекая двуцветное наваждение – и на вошедших в залу хлынула волна красок, звуков и ароматов. Бордовый плюш мягких кресел, шандалы со множеством свечей из воска, окрашенного причудливо и броско; пастельно-кремовая тонировка стенных шпалер наводила на мысли расслабленные и меланхоличные. В облаке духов и благовоний отчетливо сквозила струйка хорошего мускателя. Мелодичный звон хрусталя бокалов, приглушенный хор голосов, томный шелест платьев… Потолок залы украшала мозаика: море в барашках пены, человек в лохмотьях, стоя на берегу крохотного островка с пальмой-одиночкой, радостно машет руками, а к островку спешит гордый фрегат на всех парусах, наполненных ветром и подсвеченных розовато-золотистым солнцем.

На вид островитянину-анахорету было лет сорок, и в приютские дети он по возрасту давно не годился.

Но аллегория впечатляла.

– Скоро начнется церемония открытия, – Трепчик еле сдерживал внутреннее ликование, словно его назначили не управляющим, а небесным покровителем приюта. – Не желаете ли бокал вина? Сладостей? Литтернской водички?