Читать книгу "Меч на ладонях - Андрей Муравьев"

Казак погладил бороду:

– А жаль, господин хороший. Жаль, что не спадне! – Он перевел взгляд во двор, где валтузили друг друга десяток увальней. – Пойду, что ль, салаг погоняю, а то все животы наели, а в цель только полова стрелу ложит.

– Погоди, Тимофей Михайлович, – остановил его археолог. – Ты на стенах города наших-то видел?

Казак почесал затылок:

– Да, кажись, навроде Захара один был. А Кости дык и не признал. – Он передал бинокль, который теперь носил всегда с собой, Сомохову. – Можа, ты заметишь, а то я все больше за миланцами поглядываю, кабы чего не задумали, сволочуги.

Улугбек Карлович согласно кивнул. Ну да, мол, почему нет.

Казак, еще раз вздохнув от вида толпившихся внизу новобранцев, пошел спускаться. Осада становилась просто нудной.

…Пригодько осторожно высунул из-за края стены ствол винтовки и прошелся взглядом по насыпи миланцев, все выше лезшей вверх. Хитрые, бестии. Поняли, что к чему. На глаза теперь ни одного рыцаря не попадается. Как двух отнесли к леску, так поняли, за кем колдуны охотятся. Что на простых ратников патронов жалко, им не объяснишь. Хорошо хоть, что самые лучшие воины, тяжелые дружинники архиепископской кавалерии и рыцари, к городу не суются. Только голозадые ополченцы, рассчитывавшие поживиться в захваченном городе, да наемники ковыряются посреди согнанных с окрестных деревень крестьян, все выше возводивших осадный бастион.

На первый взгляд, миланцев в лагере около двух тысяч человек. Может, больше, может, меньше. Расклад не в пользу города, население которого около тысячи. В ополчение собрали, по словам д'Кобоса, триста человек, то есть практически всех мужчин призывного возраста. Большинство из них, правда, может только следить, чтобы враг не подобрался незаметно, да воду подносить. С оружием умеют обращаться от силы человек сто пятьдесят да десятка четыре воинов дружины баронессы и ее вассалов. Хорошо, те с семьями приехали. О своих донжонах погоревали, но семьи в городе не бросишь – оба рыцаря стоять будут до последнего. Плюс он, Захар Пригодько, красноармеец и оруженосец в одном лице… Был бы еще Костя – была бы вообще сила.

Захар пожал плечами – ничего, справится! Зато в замке теперь трое «полочан». Там-то всего полсотни воинов, при штурме Костин револьвер нужнее будет. Вариант, что фотограф мог не вернуться назад, сибиряк даже не рассматривал. Эти ухари-миланцы сразу бы растрезвонили, что колдуна словили. Да и без выстрела взять Малышева просто невозможно, а он ушел тихо. Понял, что с пленником не проберется, и скрылся назад тем же ходом. Молодец!

Захар повел дулом. Боятся, сволочи. Ну и ладно. Красноармеец улыбнулся. Если и стрелять не придется, то ему такая война по нутру. Глядишь, посидят и сами уберутся.

Он обернулся. Уже второй день на главной площади городка собирались жители селения. Митинг! Думают, как дальше быть. Все боятся, что на приступ враг полезет, да не наобум, как первый раз. А по науке. С приспособлениями, которых из Милана ждут.

Захар сплюнул, подумал, убрал винтовку, достал из-за пазухи флягу производства местных мастеров (не чета легкой алюминиевой) и выпил теплой водички. Не его дело судачить. Тот, который на переговоры ездил, из купцов, все народ подбивает идти к миланцам договариваться, сдаваться. Баронессу и дружину, мол, выпустят, а город не тронут! Тьфу! За такие разговоры в батальоне Боря Войтман быстро бы к стенке пригласил. А тут этого хрыча даже слушают, никто в глаза ханыжные не плюнет. Боятся!

Захар покачал головой. Он не будет сдаваться! Если чего, с баронессой к замку уйдет, «Суоми» дорожку себе проложит. Красноармеец любовно погладил ребристый магазин висевшего за плечом автомата. Ничего, товарищ, патронов и врагов на наш век хватит. А там, глядишь, Костя и Улугбек к тем засранцам, что всю эту канитель заварили, приведут. Тогда уж и грянет наше грозное «Ура!». Захар пригрелся на июньском солнышке, глаза, налившиеся кровью от недосыпа последних дней, сами собой прикрылись. Перед лицом вспыхивали и гасли такие родные картинки: родная избушка, дед, режущий из чурки забавного бабая, фактория, школа красноармейца, зал клуба с танцами для доблестных солдат Красной Армии, полная кружка трофейного коньяка и снова родной лес: ели, кедры, кусты малины у забора. Захар медленно погружался в глубокий сон, но делал это так аккуратно, что приставленные для сопровождения важного гостя (да и заметной фигуры в обороне города) дружинники баронессы даже не заметили, как человек, которого они должны охранять, мирно прикорнул у бойницы замковой стены, по-прежнему высунув в щель ствол винтовки. Снились бойцу только самые приятные сны.

6

– Эй, красавчик, не хочешь развлечься? – Задававшая вопрос проститутка больше походила на заново оштукатуренную стену: одутловатое лицо с толстым слоем белил, наведенные глаза, грязная рубаха в дырках, засаленная юбка. На такую только совсем пьяный грузчик может позариться, да моряк, не видавший женского пола года два. Костя молча прошел мимо, и внимание жрицы любви переключилось на следующего прохожего. Узкая улочка, вонючая от кучек нечистот по краям, не могла вместить всех пешеходов. Малышев, выдерживая тычки и следя за сохранностью кошеля, перепрыгивал через отходы жизнедеятельности большого города и по привычке, полученной еще в московском метро, лавировал между спинами аборигенов.

Милан своими видами отнюдь не поражал. Малышев ждал чего-то большего от этого города, помнившего и времена великого Рима, и цезарей. От этих периодов истории теперь остались только брусчатка дорог, загаженная донельзя конскими испражнениями, да встречавшиеся время от времени дома и палаццо старой постройки. Впрочем, такие раритеты были только в центре, а Малышев шел в другом направлении, в квартал железных дел мастеров. С утра, еще до того, как войти в пределы городской черты, русич прикупил молодую резвую трехлетнюю кобылку у франкского торговца, державшего у ворот Милана конюшню. К лошади также приобрел седло, уздечку и попону. Из Милана, возможно, придется улепетывать быстро, и делать это пешком совсем не хотелось.

По дороге к кварталу кузнецов Костя старательно избегал многочисленных групп обывателей, толпившихся то тут, то там у перекрестков. Город обсуждал трепку, которую задали войскам местного ополчения и архиепископа под Ги. С утра в южные ворота въехал караван с подводами, на которых лежали завернутые в холстины тела убитых при первом штурме. Кумушки зудели о том, у какого соседа кого из сыновей хоронить будут, кто получил ранение, кто отличился при том сражении. Попутно обсуждали размер приапа[162]самого Барбизана, наплодившего, на их головы, себе бастардов, которым теперь кровью миланцев приходилось выбивать земельные уделы. Трясучку на голову этого ходока богомерзкого!

Дорога к дому, в котором располагались мастерские семьи Миссаглия, заняла почти два часа. Большую часть времени одетый наемником русич просто проплутал между узкими проходами темных улочек, пока не догадался нанять за медный грошик юркого местного мальчонку, чтобы тот показал ему дорогу. Уже на самом подходе к заветному кварталу Малышева грубо схватили за плечо. Не привыкший спускать в таких случаях и донельзя заведенный позабытой уже суетой окружавшего его города, фотограф резко отступил назад, плотно перехватил кисть нападавшего и, резким движением плеча скинув руку, вывернул кисть противника на болевой.