Читать книгу "Пешка - Джоан Виндж"

— Нет. Я не знаю, — хрипло и резко сказал я. — Я не знаю, как чувствовать, поскольку не знаю, кто вы теперь.

— Тогда, возможно, вы чувствуете себя так, как я во время нашей первой встречи, — мягко произнесла Элнер.

— Я просто хотел бы, чтобы вы сказали мне. Чтобы я мог подготовиться.

— Похоже, мы оба храним в себе болезненные секреты, — слегка упрекнула меня Элнер. — То, что я узнала об истинной природе Совета Безопасности, — не предмет широкого обсуждения. Те, кому положено это знать, чувствуют — и, я думаю, обоснованно, — что народ Федерации, народ, которому и призвано служить ФТУ, предпочел бы верить в то, что Федерация управляется человеческими существами, личностями, которых можно опознать. И они… и мы стараемся поддерживать эту иллюзию. Теперь вы тоже знаете секрет. Потому что я уверена, что вы не выдадите его.

Я смотрел на голограмму, расфокусировав глаз и ничего не говоря.

— Но есть вещи, которые мне необходимо обсудить с вами. — Голос Элнер стал жестче, возвращая меня в реальность. — Я нахожусь в неловком положении. По закону, меня нет ни среди живых, ни среди мертвых. Я хотела встретиться с вами, не только чтобы попрощаться, но и чтобы обсудить управление моим состоянием.

— Со мной?

— Мои личные акции, включая контрольный пакет ЦХИ, в мое… отсутствие должны находиться под наблюдением доверенных лиц. Я бы хотела назначить вас на борт.

— Меня? — обалдело спросил я. — Я ничего не понимаю… уффф… в наблюдении.

— Это и не нужно. Борт возглавит Филиппа. Она увидит, какие меры должны быть приняты. Просто я нуждаюсь в людях, которым могу доверять, чтобы заполнить другие вакансии. Полагаю, именно поэтому таких людей называют «доверенными лицами». Это даст вам свободу жить, как вы хотите. И вам не придется разрешать таким, как Брэди, шантажировать вас и пользоваться вами как пешкой.

Я улыбнулся:

— Ну уж, не очень-то жесткие были условия. Но… да. — Может, мне это понравится. Свобода. Но что еще важнее свободы — безопасность.

Элнер тоже улыбнулась в ответ.

— У вас все вакансии заполнены?

— А у вас есть кандидаты на примете?

— Джули.

Элнер, помолчав, кивнула.

— Джиро.

На этот раз Элнер удивилась, но, улыбнувшись снова, сказала:

— Спасибо, Кот.

— Я хочу знать одну вещь: вы по-настоящему счастливы, Элнер?

— Да, — без колебаний ответила она. — Да, я счастлива.

— Тогда все будет в порядке, я думаю.

— Ну а какие ваши планы, — спросила Элнер, — теперь, когда это «суд божий» закончился, наконец, для нас обоих?

— Не знаю. Думаю, вернусь в университет и буду учиться, пока не пойму, что же мне делать с оставшейся частью жизни. — У меня задрожали губы, пытаясь вымучить улыбку. Я дотронулся до кружка за ухом и стиснул зубы. — Но сначала мне нужно найти место, где я мог бы побыть один и повыть немного. — Я попытался произнести это как шутку, но у меня не вышло.

В глазах Элнер вспыхнули нежность и боль, которых я не мог чувствовать. Но затем выражение ее лица изменилось. Она пробормотала:

— Я знаю одно такое место. Сейчас там весна. Никто вас не побеспокоит. Оно поможет вам вспомнить хорошее. Вы разрешите предложить вам?

Удивленный, я чуть не сказал «нет». Но, подумав, кивнул. И тут же почувствовал, как расслабилось мое тело, избавляясь от страха, мучившего меня все это время. Я вытер глаза.

— До свидания, Кот.

— До свидания, Элнер, — сказал я и затем, чтобы не признаваться самому себе в правде, улыбнулся и добавил: — Думайте обо мне иногда. Может быть, я услышу вас.

Элнер тоже улыбнулась и махнула на прощание рукой. И я даже попытался дотронуться до нее, прежде чем она исчезла.

Я вышел из офиса Испланески и в последний раз пошел по залам и коридорам комплекса Федерации. Дойдя до экспозиционного зала, я остановился в толпе туристов, которые разглядывали мозаичные портреты народа Земли. Я изучал эти лица очень долго. Человеческие лица. Я сделал это не для них. Так я сказал Испланески. Но почему-то на этот раз смотреть им в глаза было уже не так тяжело. Они, похоже, изменились. Или, может быть, изменился я. «Добро пожаловать», — произнес я наконец.

Никто не оглянулся мне вслед.

Эпилог

Я оставался в маленьком домике в горах столько, сколько потребовалось, чтобы научиться жить с самим собой, и только с собой. Примерно раз в неделю мне приходилось спускаться вниз, в соседнюю деревню, чтобы пополнить запасы. Это была независимая коммуна ремесленников, а не федеральная торговая точка или осколок виповских владений, и, похоже, их не заботил ни мой кошмарный вид, ни то, что иногда я не мог заставить себя заговорить с ними. С таким же успехом они могли быть галлюцинацией моего больного мозга, поскольку я уже не мог чувствовать их внутри своих мыслей.

Поначалу я не мог выдержать и пятнадцати минут обычного, внемысленного контакта. Я был голоден — мне мучительно хотелось вернуться в прошлое. Иногда, сидя в комнате, я не шевелился по целым дням. Тупо глядя на молчащие, покрашенные белой краской стены, я хотел, чтобы они превратились в черные. Боль — вот все, что я мог чувствовать. Иногда боль была физической, но по сравнению с той, другой, болью она казалась облегчением. Иногда я не выдерживал. Однажды я позвонил Мике, уже готовый умолять его достать мне то, в чем так нуждался. Но на вызов никто не ответил.

Но все же я выздоравливал. Разбитое тело поправлялось быстро. Переломанные кости моей защиты срастались куда медленнее. Спустя какое-то время тьма внутри меня начала перетекать в серую тень, сигнализируя о том, что наконец я стал привыкать жить в сумрачной комнате. Потом я даже начал осознавать, как далеко ушел я от себя прежнего, который недели назад впервые ступил на Землю. Я обретал способность смотреть в глаза вспыхивающим за шрамами воспоминаниям достаточно смело, чтобы начать верить, что Страйгер и тот, безымянный, в Старом городе — не одно и то же. Верить, что на этот раз страдание не было случайным или бессмысленным. Сейчас я сделал тяжелый выбор ради благой цели и изменил тем самым свой мир. И на этот раз я выжил не случайно. В этот раз я не был брошен в аду.

И медленно, болезненно, но я начал понимать, что, даже если Старый город и был моей реальностью целых семнадцать лет, он не превратил мою нынешнюю жизнь в ложь. Не самая хорошая, но и не самая плохая часть жизни. Я перестал быть жертвой. И телепатом тоже. Наркотики, которыми я ослеплял себя, загораживали от правды — вот что было ложью. До тех пор, пока я не захочу жить без Дара, я вынужден буду мириться с тем, что его у меня нет. А смирение требует времени. Но правда оказалась самым горьким лекарством, которое мне когда-либо приходилось глотать. Она поджигала мой рот каждый раз, когда мне приходилось произносить хоть слово.