Читать книгу "Радио Судьбы - Дмитрий Сафонов"

«Лишние вопросы... А что ты видел? Да что при этом чувствовал? А потом обвешают всего дозиметрами, три раза в день – анализ крови, четыре раза – анализ мочи, пять раз – кусочек кала ё коробок, шесть раз – слюны и так далее, пока не останется обмылок вместо человека».

Нет, как ни крути, а ветхая избушка на переезде казалась ему более привлекательной, чем самый современный госпиталь, откуда – он подозревал – комбат сможет выйти не раньше, чем через год. Если вообще выйдет.

– Пожалуй, быть главным трюмным машинистом для тебя слишком мелко, ефрейтор. Ты явно пойдешь дальше. А пока – будем выбираться. И так засиделись.

С Ваниной помощью он перевернул лодку и вычерпал из нее воду – сколько успел, ровно столько, чтобы она не утонула.

– Остальное можно слить и по пути. Справишься? Это я просто так спрашиваю, потому что выбора у тебя нет.

Они погрузились, и комбат оттолкнул лодку от берега.

Николай по-прежнему спал. Комбат сначала решил, что он немного переусердствовал, скрывая свое беспокойство, он нагнулся над Николаем, положил ему руку на шею и с облегчением отметил, что мужик жив. Жив и продолжает спать – даже лежа в воде.

– Ну, тем лучше.

Кордон он заметил сразу, раньше, чем они – лодку.

– Вот это и называется – выходить из окружения. Ластычев поднес палец к губам. Он увидел, что Ваня стал обеспокоено озираться, но мальчик не шумел. Комбат тихо причалил к берегу.

– Слушай меня. – Он наклонил сяк уху мальчика. – Сейчас я буду немного хулиганить. А ты ляжешь в лодку – прямо на своего папку, дай бог ему здоровья и детей побольше, – и будешь тихо лежать. Понял? Что бы ни случилось – лежи. Ты до ста считать умеешь?

Ваня покачал головой.

– А до десяти?

– Умею.

– Отлично. Считай до десяти. Потом начинай считать заново. И так – десять раз. Десять раз по десять. Сообразишь?

На лице Вани отразилась напряженная работа мысли. Наконец он кивнул.

– Смотри. Один раз досчитаешь до десяти – загни один палец, второй раз – другой палец. Когда загнешь все пальцы и уже не сможешь ковырять в носу, начинай заново. Ты все понял?

– Да.

– Молодец. С тобой приятно иметь дело. Увидишь дачи– греби к берегу. Это и есть Таруса. Там будут люди, они тебе помогут.

«Помогут? – переспросил себя Ластычев. – Кордон – это оцепление, за оцеплением начинается нормальная жизнь».

– Помогут, – уверенно повторил он. Он взял автомат и повесил на плечо.

– И вот еще что... Ты знаешь, где я живу? Ну, в таком роскошном замке на железнодорожном переезде? Там у меня собака... Ее надо кормить. Зовут его Барон. Запомнишь? Барон.

– Барон, – повторил Ваня.

– Все правильно. Фамилии у него нет и отчества тоже, поэтому он не обижается. Откликается на Барона и даже на Барика. Он тебя к себе не подпустит, мозгов у него в голове столько, что хватит на приличное второе блюдо в офицерской столовой дивизии... Смотри, – он оторвал болтавшийся на нитках рукав, засунул его под мышку, обтер тело и сунул тряпку Ване. – Дашь ему это, он поймет. Это вроде как собачье письмо. Понял?

– Да.

– Ну, вот и все, ефрейтор. Мне пора. Это называется... – Он посмотрел на небо, словно рассчитывал увидеть там звезды, кадык судорожно дернулся... Комбат проглотил комок, – Отвлекающий маневр. Давай, с богом! Не на вокзале – плыви, голубь. Не хватало нам только начать целоваться.

Он зашел в воду и оттолкнул лодку от берега. Черная посудина закачалась и медленно поплыла. Ластычев толкал ее до тех пор, пока лодку не подхватило течением. Он и так зашел уже слишком далеко – почти по шею. Надо было еще успеть вернуться обратно.

Ластычев развернулся и тихо, стараясь не шуметь и не брызгать, побрел к берегу.

– Комбат! – услышал он у себя за спиной.

– Какой я, к черту, комбат... Я – обходчик... – Он не обернулся, продолжал идти, помогая себе руками.

– Комбат! – Голос стал громче, требовательней.

– Как я это ненавижу... Бывает же такая ерунда...

Он оглянулся. Ваня сидел на корме и, не отрываясь, смотрел на него. Круглая ладошка с нелепо растопыренными пальцами застыла у правого виска.

– К пустой голове... – Ластычев погрозил ему...

И в следующую секунду – он даже сам не ожидал – комбат выпрямился, почувствовав, как загудели мышцы спины, словно натянутые стальные тросы, рука метнулась к уголку брови – четко, мгновенно, он задержал ее на секунду и отдернул.

Ване показалось, что он что-то смахнул с ресниц.

Выйдя на берег, он схватил автомат и, на бегу срывая предохранитель, заорал:

– «Этот день Побе-э-эды! Порохом пропах!»

Выстрел.

Там, на кордоне, всполошились.

«Ну еще бы!»

– «Это пра-а-а-здник! С сединою на висках!»

Еще выстрел.

Он вдруг забыл слова-, но не растерялся – начал заново:

– «Этот День Побе-э-э-ды!»

Он увидел, как качаются кусты, и побежал к ним.

«Добежать бы до полянки – чтобы они меня хорошо видели!»

Прямо перед кустами была небольшая полянка. Ластычев выбежал на середину, отсоединил магазин от автомата и развел руки в стороны: в правой – оружие, в левой – пустой рожок.

– Я здесь, я здесь!

– Бросай оружие! – раздалось из кустов.

– Конечно, конечно.

Он демонстративно откинул автомат и рожок и уселся на землю, скрестив ноги по-турецки.

Шевеление в кустах прекратилось. Затем – спустя какое-то время, по прикидкам Ластычева выходило, что не меньше минуты – с разных сторон кустов, на расстоянии двадцати метров друг от друга, появились два солдата в голубых беретах. – Они медленно двинулись к комбату.

«Молодцы! Грамотно! Кто-то остался в кустах, сидит по центру и держит меня на прицеле. Главное – не дергаться!»

Он поднял руки:

– Ребята, у меня ничего нет.

Ластычев отметил, что бойцы действуют правильно – не перекрывают линию огня и держат оружие наготове.

– Вот я и говорю: пошел за грибами, а патроны кончились. С вами такого ни разу не бывало?

Один из солдат, здоровенный парень («метра два, никак не меньше») подошел к Ластычеву. Второй стоял в пяти метрах и держал комбата на мушке.

Ластычев увидел, как здоровый снимает палец с курка. «Сейчас... Расслабься... Просто замри... Отключи рефлексы...

Представь, что ты лежишь на диване и готовишься увидеть сладкий сон...»

Парень отвел глаза и мотнул головой за спину Ластычева: