Читать книгу "По ту сторону жизни - Екатерина Лесина"

А тьма вот помнит. И богиня.

Она смотрит на нас, и я ощущаю взгляд ее, преисполненный печали. Ведь все должно было быть иначе… она так надеялась, что, не способная изменить старый мир, переменит новый. Сделает его чуть более… мягким? Светлым?

Зачем это тьме… или…

Я буду слушать. Я пойму. Или хотя бы постараюсь.

— Мужчины стоят выше женщин… мужчины решают за женщин, как им жить… мужчины ограниченны и глупы…

Далеко не все.

И если уж Летиции не везло в личной жизни, то к чему всех вокруг виноватыми делать? Я поерзала.

Заклятье, невероятно сложное и красивое в этой своей сложности, было почти завершено. И тьма терпела присутствие света, будто понимая свою в нем нужду.

— Она нашла… описание… она… узнала о многом…

— У той несчастной девочки, которой обещала защиту? Как ее звали?

— Какая разница?!

— Действительно, никакой… она просто пыталась спастись, верно? Не стать очередным воплощением богини, которое должны были принести в жертву… но ее предали. Сначала бабуля, которой нужна была лишь информация, а потом и родной брат… Не стоит верить людям, верно?

Сестрица лишь пожала плечами.

— Или… она позволила дядюшке забрать несчастную? Та отыграла свою роль, а вот кхариты… они ведь тоже о многом знали, верно?

— Еще одно извращенное учение. Они были созданы, чтобы охранять жриц Кхари, чтобы подчиняться им во всем, но позабыли о своем предназначении.

Печально. Прежде всего для жриц Кхари.

— Но ты права… она выменяла несколько интересных свитков. И сопоставив их с тем, что знала, сумела добиться ответа богини.

Добиться? Глупость какая. Кхари или отвечает, или нет. И чаще, конечно, молчит, но сейчас она здесь и улыбается. Неужели сестрица не чувствует этой улыбки?

А присутствие?

У меня вот мурашки по коже идут, а Летиция спокойна и задумчива, окруженная коконом своей тьмы. Стоит, покачивается.

— Так значит, бабуля стала жрицей… а дед ушел в эксперименты.

— Она ему приносила свитки. Пыталась убедить, только он отмахнулся. Ненаучно и вообще, что женщина понимает в делах серьезных, — щека Летиции дернулась. — Он не желал зависеть от прихотей божества. Ему требовался рецепт, понимаешь?

Не очень, но на всякий случай кивну.

— И он его искал… сначала при поддержке короны, а потом…

— За свои деньги.

— Именно… он потратил почти все… и он не остановился бы… боги, бабушке пришлось закладывать свои драгоценности, чтобы никто ничего не понял. К тому же… это было опасно. Если бы кто-то узнал, чем они занимаются…

Финансовые проблемы перестали бы казаться такими уж проблемами.

— А потом он умер… оставил ей долги и умер… и ей снова пришлось изворачиваться…

Печальненько. В том, что бабуля умела изворачиваться, я не сомневалась.

— Она не знала, что делать, но оказалось, что у тебя талант… единственный, пожалуй, который есть… сначала… сначала она просто жалела тебя…

Ага, сиротку несчастную. Сироток, как выяснилось, моя бабуля особенно любила.

Но дело, полагаю, в ином. Я была жива и я являлась наследницей, законной, известной, чья кандидатура не вызывала сомнений. Следовательно, достаточно было тихо оформить бумаги и жить. А вот случись со мной несчастье, и…

Бабуля предъявила бы Летицию, но… приняли бы ее? Или, может, тетушка Фелиция вспомнила бы, что сын ее тоже обладает какими-никакими правами? Да и дядюшка Мортимер, полагаю, счел бы возможным вмешаться.

Нет, моя смерть была невыгодна. А потом…

Как и когда я стала зарабатывать? Не помню… нет, мы вели тихий уединенный образ жизни, но деньги… деньги наверняка уходили. Содержание дома обходится в немалую сумму, мне ли не знать. Зарплата слугам. Текущие расходы, ибо ни бабушка, ни я не привыкли себе отказывать в мелочах, вроде свежих фруктов зимой…

Ее комитеты, которые она не могла оставить. Благотворительность. Помощь городу… какие-то там клубы, совершенно бессмысленные, как по мне, но требовавшие присутствия, ибо, не приведите боги, пойдут слухи, что в благородном семействе Вирхдаммтервег не все так ладно.

Я помню бумаги. Она пыталась разобраться в них, следуя советам Аарона Марковича, но тот сам был далек от дел денежных и мог лишь уберечь от ошибок явных.

Я добралась до тех бумаг. И увлеклась. Я… словно прозрела? Пожалуй. Талант? Скорее всего. Я не против назвать это талантом. Главное, что к шестнадцати я крепко держала финансовые нити в своих руках. И этим купила себе еще несколько лет жизни. И за это меня ненавидят.

Тьма попритихла, но не стоит обманываться, ослабни воля моей сестрицы хоть на миг, и этот поток пропащих душ сорвется с привязи. Тогда всем будет плохо. Щит дрожит, он готов, вот только… сколь бы сложен ни был, но выдержит ли он?

— Я хотела убрать тебя, но я обещала… ты так искренне занялась восстановлением семейного состояния, что право слово, мешать тебе не следовало, — она вздохнула. — Жаль… бабушка ушла.

— Сама?

А то ведь с нее станется, чувствую.

— Ее силы иссякли. Она… не решилась пройти до конца. Но она передала мне все свои знания, — и тьма, зажатая в кулачке, визжит. — Она привела меня сюда… мне было пятнадцать. Она нашла мужчину, который лишил меня невинности… а я вырезала ему сердце. И это стало хорошим подарком.

Да? Как-то иные у меня представления о хороших подарках. Впрочем, кто я такая?

— Милость богини коснулась меня… а ты… ты всего-навсего служила роду… моему возвышению…

А ведь она именно тогда и начала сходить с ума, моя несчастная сестра. Убить другого непросто.

Ведьмы многое могут говорить о правах и ошибках, о том, что некоторые люди существованием своим оскорбляют мир. Ведьмы могут плести проклятья и ловить простаков в магические сети, но убивать… не сомневаюсь, что своей рукой…

Я моргнула. И увидела.

Камень. И тело волосатого мужика, на нем растянувшееся. Оно уродливо, словно слеплено наспех из глины и овечьей грязной шерсти. Лица я не вижу, но и этого достаточно… мужчина еще жив. Он дышит. И грудная клетка, на которой кожа натянулась, словно на барабане, мерно вздымается и опускается.

— Не стоит, — моей бабуле алый цвет к лицу. — Он — ничтожество… он должен умереть, поскольку оскорбил храм твоего тела…

Она сглатывает, высокая некрасивая девочка, измазанная красной краской. Она сжимает клинок и подходит к телу. Осматривает его, и во взгляде мне мерещится страх смешанный с раздражением. Она устала. Ей больно и неудобно.

Все оказалось не таким и…

— Не медли. И обретешь силу. Или ты столь же слаба, как твоя сестра?