Читать книгу "Все проплывающие - Юрий Буйда"

Край синего облака внезапно вспыхнул алой каймой. И в тот же миг над землей возник звук – слабый, бесконечно печальный, гаснущий – и все не погасающий. Он долго не затихал.

Женщина, сидевшая на складном стульчике с книгой в руках, прикрикнула на ребятишек, с рассеянной улыбкой взглянула на меня, поправила свои красивые рыжеватые волосы.

Я оделся, поднялся на дамбу – она повторяла изгибы реки. Вдали темнели ворота шлюза, черепичные кровли над кронами лип. Слева от дамбы раскинулся луг со стадионом в центре. Над лугом поднимался тонкий туман.

Девочки не было. Девочка была. Скорее всего, оба утверждения одинаково справедливы, и с этим, увы, надо примириться, хотя это и невозможно. Девочка, женщина… Я никогда не встречу ее – я никогда не расстанусь с нею.

Живем всего два раза

– Простите, вы немец?

Андрей Фотограф обернулся.

Девушка спрыгнула с подножки вагона и поправила темно-каштановые волосы, с улыбкой глядя на рослого костлявого мужчину в черной широкополой шляпе, длинном черном плаще, с узким шарфом, щегольски обмахнутым вокруг шеи. Она была в ситцевом платье с кружевами, слегка пожелтевшими от долгой сундучной выдержки, в туфельках на высоких каблуках. На плечи был наброшен легкий светлый плащ. В руках она держала новенькую дешевую сумочку.

– Последнего немца выслали из Восточной Пруссии два года назад, – растерянно сказал он. – Хотите – я вас сфотографирую… я фотограф… Прошу вас!

– Стоянка поезда три минуты. – Она с улыбкой покачала головой. – Вы сумасшедший. И фотоаппарата у вас нету. Да и на немца вы не похожи, скорее – на цыгана.

– Это рядом. – Андрей попытался придать своему лицу умоляющее выражение, но сил не было даже на это.

Девушка по-прежнему улыбалась, но взгляд ее был серьезен.

– Это безумие, понимаете?

– Безумие, – согласился он. – Поезд стоит три минуты. Вот-вот отправится.

Он шагнул в сторону и наткнулся на этажерку, которую двое молодых людей в одинаковых крапчатых кепках с пуговкой собирались погрузить в вагон. Этажерка покачнулась – он неловко придержал ее рукой.

Девушка рассмеялась.

– Давайте я попробую угадать ваше имя, – предложил он. – Лотерея. Если угадаю, вы…

Она погрозила ему шелковым пальцем.

– Женя, – обреченно сказал он. – Евгения.

Она – уже без улыбки – смотрела на него. Вот-вот должны были объявить отправление.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Куда идти?

Он, разумеется, солгал: от вокзала до ателье было минут двадцать ходу. Они шли не торопясь, взявшись за руки, не обращая внимания на прохожих, удивленных такой фривольностью.

– Да вы не слушаете меня! – воскликнула вдруг она.

– Слушаю. Ваша мама юрист, отец погиб на фронте, вы насмерть поссорились с женихом и уехали из Саратова сюда, в Кенигсберге у вас тетушка, вы везете ей в подарок шесть серебряных ложек и надеетесь с ее помощью устроиться на работу… Вас действительно зовут Женей?

Она расхохоталась:

– А как же еще! – У нее были мелкие голубоватые зубы. – Шесть ложек – подумать только!

В палисаднике перед фотоателье – это был серый двухэтажный домик под черепичной крышей – цвели алые и белые розы, за которыми ухаживала пожилая уборщица Кувалда, женщина одинокая, грубая, усатая, с огромными костлявыми кулаками. Она важно говорила, что однажды была влюблена, но история кончилась ничем. Пока Андрей обслуживал клиентов, она читала книги из его скромной библиотеки.

– Розы! – счастливым пустым голосом сказала Женя. – Сколища!..

В прихожей она одним движением, не глядя – куда, скинула светлый плащ – Андрей подхватил – и прошла в зальчик, где на стрекозьем штативе стоял деревянный фотоаппарат. Андрей ногой отшвырнул стул, на котором обычно послушно одеревеневали клиенты, и придвинул к ней кресло с высокой прямой спинкой, украшенной резными химерами, драконами и змеями, сплетающимися чешуйчатыми хвостами и угрожающими друг дружке оскаленными пастями и раздвоенными языками. Женя откинулась на спинку, закинув ногу на ногу и небрежно уронив тонкие прозрачные руки на подлокотники, и вопросительно посмотрела на фотографа, который только сейчас понял, как она высока ростом.

– Сейчас, – сказал он, мучаясь бессилием своей речи. – Момент. Только один момент.

Через несколько минут он вернулся с огромной охапкой алых и белых роз.

– Это безумие, – вновь сказала она – и вдруг резко встала и, не спуская с него напряженно-темного взгляда, развязала пояс на платье. – Помогите же. – Повернулась к нему спиной. – Там крючки.

Разбудила их Кувалда, матерно горевавшая о загубленных розах. Бухая кирзовыми сапогами, она поднялась в квартиру фотографа, и не успел Андрей спохватиться, как баба вошла в комнату и уставилась на Женю, которая с улыбкой сидела в постели, держа перед собою простыню с алым пятном.

Кувалда шевельнула усами.

– Ну, – наконец сказала она, – раз так…

И ушла.

Наскоро перекусив, они бросились на вокзал. Вскочив на подножку, Женя спросила без тени робости, приедет ли Андрей на следующий день встретиться с нею.

– Завтра в два я буду у памятника Шиллеру, – сказал Андрей. – Там все встречаются. Известное место.

Двое молодых людей в одинаковых краповых кепках с пуговкой, оттолкнув Андрея, едва успели втащить в вагон этажерку. Женя махнула рукой из-за их спин. Поезд тронулся.

Когда Андрей вернулся домой, Кувалда в кухне допивала вторую бутылку водки.

– Значит, счастлив, – отчетливо проговорила она, не поворачиваясь к Фотографу. – И любишь. И хочешь, значит, чтоб всегда так было…

Он с изумлением уставился на нее.

– А если хочешь, чтоб – всегда, – тягуче продолжала Кувалда, – больше с нею никогда не встречайся. Никогда. – Она наконец посмотрела на оторопевшего Андрея и с беззлобной усмешкой повторила: – Никогда. Живем-то всего дважды.

– Дважды? – тупо переспросил Андрей.

– Всяк просит Господа перед смертью о второй жизни, точно зная, что вот уж она-то и будет настоящей, и успевая прожить ее в предсмертном хрипе, стоне и блеве. Так сделай это сейчас, чтоб не жалеть потом. Проживи по-настоящему. И тогда-то у тебя не будет ничего и никого, кроме нее. Не по силе? Мало кому по силе.

– Три минуты, – глухо пробормотал Андрей.

– Чего?

– Да я про жизнь, – сказал он, поднимая налитый Кувалдой стакан.

Эту историю Андрей Фотограф рассказал мне двадцать шесть лет спустя, когда мы пили пиво в Красной столовой. Он был известным в городке человеком, прославившимся тем, что делал блистательно лаконичные и трогательные надписи на надгробиях и обручальных кольцах (пятерка за строку прозы, десятка – за стихотворную). Весь городок знал надпись – его авторства – на могиле главного городского обормота и пьяницы Кольки Урблюда: «Лежал бы ты – читал бы я». На его фотографиях были запечатлены все жители городка, их жизнь от рождения до смерти. Раз-другой в месяц, подкопив денег, он исчезал на несколько дней из городка, но всякий раз возвращался – помятый, небритый, с виноватой улыбкой на обрюзгшем лице, – чтобы вернуться к обязанностям «мастера смерти», как он сам это называл, – вновь и вновь останавливать мгновения и выдавать их клиентам строго по квитанциям…