Читать книгу "Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов"

— Камни обтёсаны, мой базилевс. Слуги продолжают их везти с мисийских градов. Я предупредил твоего родственника, магистра Куркуаса, чтобы собирал камнемёты ещё два дня назад, но он был пьян и, по-видимому, забыл.

— Что ж, Василий, если тебя никто не слушает, придётся тебе самому выполнять мои приказы.

Ноф поднял голубые водянистые глаза на императора, сказал:

— Я всё сделаю, базилевс.

Иоанн разложил перед Василием грамоты, исполненные на дорогом пергаменте и скреплённые его печатью.

— Раздай сии указания стратилатам. В них сказано, чтобы перекопали рвами все тропы, ведущие к Доростолу, и около него. Стража должна быть расставлена везде, подступы к заставам укреплены и обрыты. Обозную охрану усилить, ибо теперь даже мисянам кажется, что нас легко ограбить. Второму друнгарию флота — расположить корабли так, чтобы щука не могла проплыть мимо не замеченной. Завтра я лично поеду всё проверять.

По уходу Василия император тяжело опустился на подушку. Гнев прошёл и навалилась странная непонятная усталость. Каждый день неслись по станам вестоноши с указами, сам объезжал расположения войск, всё казалось сделанным, и то там, то здесь скифы вскрывали прорехи, как вода вытекает из кувшина через неподходящую под горлышко пробку. Все усилия казались тщетными и ненужными, через это опускались руки. Знали бы в Константинополе те, кто требовал новых земель, как тяжело даются войны! Роптали болгары, сдерживаемые отрядами византийцев, расставленных по весям. В связи с потерями отряды придётся убрать, и не пойдут ли смерды вкупе со своими боярами на ромеев? Нет, не пойдут. Севасты считают византийцев победителями, а простому смерду всё равно, лишь бы те и другие слезли с его шеи.

Воины с каждым днём теряют надежду взять Доростол и насытиться добычей, появились горлопаны, призывающие не лить кровь под стенами, а пойти и взять у болгар. Так легче и жаворонок в руках дороже летящего в небе журавля. Голос смутьянов пока слаб, но ещё пару месяцев — и войско будет трудно удержать. Потому Цимисхий завидовал Святославу, его воины остались с ним доброю волей на заведомо проигрышное дело, связанные лишь клятвой верности, а не обещаниями золота. Клятва для ромея — пустой звук, каждый в Византии сам волен выбирать, как поступить с данным тобою словом. Честность, присущая варварам, вызывает лишь снисходительную насмешку. Обречён тот народ, кто золото ценит выше чести. Вся кичливая роскошь, чувство превосходства над другими рассыпались в прах здесь под стенами Доростола, как золотой молот сам плющится о простую железную крицу. Морщился Цимисхий, вспоминая как верные соратники предали сначала Никифора, а потом и его племянника Варду. Так же предадут и его, когда удача повернётся спиной. Жесткая складка пролегла по губам императора. Сдаваться — удел слабых. Он загадал себе — если одолеет скифов, значит, правление его будет счастливым.

Глава 30

Ночь тёмная, густая как кисель, своя для перешедших границу миров кромешников, плотной наволочью закрывала землю. На поле, ближе к городу, где угадывались очертания двух сходившихся друг к другу и суясавших равнину холмов, сновали огоньки факелов. Там ромеи поставили свои камнемёты, выставив с ними большое латное охранение. В течение дня метали под стены и в город полусгнившие туши животных. Многие по сказкам были наслышаны о хитрости ромеев кидать в крепость врага падаль, чтобы занести к непокорным защитникам заразу, дабы болезни выкосили здоровых воинов. Кое-кто говорил, что ромеи ещё добавляют туда какой-то хитрый яд, чтобы от одного запаха падали выжигалось нутро человека. С опаской туши сволакивали крючьями в кучу за стены, обливали смолой и сжигали, распространяя тошнотворный удушливый запах на многие сажени.

Колот, пришедший проверить своих кметей, считал факелы, сбившись на пятом десятке, соображал, что это могло быть. Нагретый за день камень дышал теплом, свежий ветерок разгонял вонь, идущую от остывающих углей сгоревшей падали. Сосредоточиться мешала болтовня ратника, что без умолку трещал, перескакивая с родной веси на войну и ромейского базилевса. Колот зашипел на него и ратный обиженно замолчал.

Тишину нарушал согласный стук молотков, скрипение катков и воловий рёв. Окрики с ромейской стороны становились всё слышнее, огней прибавилось. «Камни таскают, — подумалось Колоту, — ужели ночью начнут стрелять?» На стенах Доростола прибыло воинов, на всякий случай поднятыми воеводами. Прошёл толк, что на противоположной стороне, обращённой на заход, происходит то же самое, сказывали, что где-то ходит князь. Святослав вскоре появился на прясле, где находился Колот, в распахнутой ферязи, наброшенной на белую рубаху. Увидев Лапу, узнал его, ответив на приветствие:

— Поздорову тебе, Колот. Вишь, — кивнул в сторону ромеев, — пороки ладят. Ежели стрелять начнут, со стен уводи людей, оставляй только сторожу.

— Понял.

Не прошло и часа, как что-то тяжко свистнуло над головами, заставив невольно пригнуть головы, и грохнулось с треском в городе.

— Гасите огни!

Один за одним тушили факелы, опуская с коротким шипением в бочонки с водой. Камни летели чаще. Один ударил в зубец недалеко от Колота, обрызгав каменной крошкой. Говорливый ратник схватился за лицо обеими руками, в голос завыл от боли. Лапа бросился посмотреть на рану, с силой оторвав руки от лица кметя. Длинный острый обломок камня угодил в глаз. Колот передал раненого уходившим со стены воинам.

В городе, похватав брони и оружие, бегали кмети, гудели к сбору трубы. Камни невидимой карой рушились сверху, от невозможности им противостоять хватало отчаяние. Пронеслось несколько горящих снарядов, где-то полыхнуло, там запели рожки к тушению огня. Пока собирались, отряжая рать, готовую ринуться хоть на смерть, но остановить неумолимый камнепад, ромеи расстреляли все приготовленные запасы и затихли до утра. Утром Святослав приказал перенести оставшееся обилие, коней и раненых в середину города, куда пока не достреливали камнемёты, а кметям ставить шатры в плотной близости стен так, чтобы камни не могли попадать.

Раненых было много. Зной, скученность людей делали своё дело: пустячная рана загнивала, убивая воина. Знахарей не хватало, местные, кто остались в городе, помогали, чем могли. Раненых помещали в дома, где от камней хотя бы могла защитить крыша.

Колотова сотня и сотня Звенца освободили двухярусный большой дом со двором. Вечером Лапа с четырьмя соратниками пришли проведать своих, принеся гостинец — несколько лепёшек и свежей колодезной воды — еды снова в городе не хватало. В доме было душно, невзирая на отвёрстые оконницы, тяжкий запах гниющей плоти шибал в ноздри, грудой бурого тряпья лежали повязки. Один из лежащих ратных схватил Колота за рукав:

— Слышь, старшой, закончилась нить моя, но потеряла меня Морана, и застрял я на кромке. Прошу, помоги перейти!

Колот едва узнал Квашню, ратного своей сотни. Осунувшееся, землистого цвета лицо, посиневшие губы, теплилась душа в уже почти мёртвом теле. Лапа отогнал от Квашни кметей, готовых вынести соратника, те, поняв, отошли. Колот медленно, пытаясь оттянуть время, потащил нож из-за пояса. Тяжело отнимать жизнь товарища, хоть и облегчая ему страдания. Колот колебался, нечаянно ловя взгляд ратного, хоть и знал, что будет преследовать этот взгляд всю жизнь, во снах смотреть с укоризной. Но Квашня прикрыл глаза, успокоившись, губы чуть тронула счастливая улыбка он уже видел пращуров своих и ждал освобождения. Нож мягко вошёл в сердце, обрезав тонкую нить, связующую душу с телом...