Читать книгу "По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири"

Если бы что-нибудь помешало мне и я не смог покрыть эти расстояния в срок, у меня в запасе имелось два способа наверстать упущенное. Один заключался в том, чтобы соединить вместе два последних перехода, то есть преодолеть отведенное для четвертого перехода расстояние, сделать остановку, но не располагаться на ночлег, а просто пообедать, выпить горячего чаю, дать немного отдохнуть собакам, а затем снова отправиться в путь, так и не поспав. Второй способ состоял в следующем: после завершения пятого перехода двинуться дальше с легкими нартами, двойной упряжкой собак и с одним или двумя помощниками, оставив остальных в лагере. Даже если бы дорога оказалась хуже, чем мы ожидали, то восемь таких прогонов, как те три от 85°48' до 86°38', или шесть аналогичных нашему последнему, позволили бы нам достичь цели.

Но, просчитывая возможные варианты, я прекрасно понимал, что одних суток хорошего шторма будет вполне достаточно, чтобы открыть полыньи и нарушить все эти планы.

Пока я ходил взад и вперед, вырабатывая свой план, я вспоминал, что три года назад в этот день по пути на север мы пересекли «Великую полынью», и было это 1-го апреля 1906 года. Сравнение тогдашних и теперешних условий давало мне право надеяться на успех.

Приближался момент, ради которого я берег свои силы, момент, к которому я готовился 22 года и ради которого отказался от многого, тренируясь, словно перед соревнованиями. Несмотря на свой возраст, я чувствовал, что смогу удовлетворить те требования, которые предъявит ко мне будущее, и всем существом стремился поскорее подвергнуть себя этому испытанию. Что касается моих помощников, оборудования и продовольствия, то они были выше предела моих мечтаний прежних лет. Мою партию была просто мечтой во плоти: мои коллеги были так же сплочены и послушны моей воле, как пальцы моей правой руки.

Четыре мои эскимоса виртуозно владели приемами обращения с собаками, техникой санных перегонов по льду и борьбы с холодом, впрочем, как и подобает представителям коренных жителей Севера. Хэнсон и Ута вместе со мной три года назад достигли крайней северной точки той экспедиции, а Эгингва и Сиглу входили в состав отряда Кларка, оказавшегося на волосок от гибели и вынужденного в течение нескольких дней утолять голод моржовой шкурой своих сапог, так как ничего другого у них не осталось.

Пятым был молодой Укеа, который никогда до этого не принимал участия в моих экспедициях, но который, опережая всех остальных, если это было возможно, желал идти туда, куда я скажу. Потому что он всегда помнил о тех несметных сокровищах, которые, как я обещал, ждут каждого, кто дойдет со мной до конца: вельбот, винтовка, охотничье ружье, патроны, ножи и тому подобное. Такое благосостояние, находясь за пределами самых дерзновенных мечтаний эскимосов, даст ему возможность завоевать сердце дочери старого Иква с мыса Йорк.

Все эти люди слепо верили, что я непременно доставлю их обратно на сушу. Я отчетливо осознавал, что именно на мне сосредоточено внимание моей команды и движущей силой экспедиции являюсь я сам. Какой ритм я задам, в таком пойдут и остальные; но если я выдохнусь и выйду из игры, все остановится, как автомобиль с проколотой шиной. Я не перекладывал вину на обстоятельства, но со всей ответственностью шел им навстречу.

Глава XXX. Начало штурма

Настал момент, когда уместно сказать несколько слов о том, почему я выбрал именно Хэнсона в качестве компаньона для прохождения последнего этапа, заканчивающегося непосредственно на полюсе. При выборе я руководствовался теми же принципами, что и последние 15 лет, комплектуя состав экспедиций; все эти годы он неизменно находился рядом и вместе со мной доходил до крайней северной точки. Более того, из всех людей, которых я готовил для такой работы, Хэнсон оказался наиболее подходящим, за исключением, может быть, эскимосов, которые, в силу естественной приспособленности своего народа к условиям жизни среди льда и навыков обращения с нартами и собаками, были в некоторых вопросах мне даже полезнее к качестве членов моей собственной партии, чем любой представитель цивилизованного мира.

Конечно, они не могли бы руководить экспедицией, но они могли следовать указаниям и управлять собаками лучше, чем любой белый.

Хэнсон, со своим многолетним опытом работы в полярных условиях, был таким же умелым работником, как любой эскимос. Он прекрасно управлялся с собаками и нартами, он был частью этой движущейся машины. Если бы я взял еще кого-нибудь из членов экспедиции, тот был бы пассажиром, и для него потребовалось бы везти дополнительный запас продовольствия и снаряжения, а, значит, пришлось бы брать на нарты лишний груз. Взяв Хэнсона, мы экономили на весе.

Вторая причина заключалась в том, что если Хэнсон был для меня полезнее любого другого участника экспедиции, когда она отправлялась со мной по полярным льдам, то на этапе возвращения на сушу, он был менее компетентен, чем белые участники экспедиции. Если бы Хэнсон был отправлен обратно с одной из вспомогательных партий, когда мы уже глубоко зашли во льды, и если бы ему пришлось столкнуться с обстоятельствами, аналогичными тем, с какими мы столкнулись на обратном пути в 1906 году, ему со своей партией никогда бы не добраться до суши. При том, что он был беззаветно мне предан, а находясь рядом со мной во время длинных санных перегонов оказывался полезнее любого другого, но в силу специфики своего характера не был способен на смелые, дерзкие поступки, лишен инициативы, в отличие от Бартлетта или Марвина, Макмиллана или Борупа. Все это обязывало меня не подвергать его опасностям и не использовать в ситуациях, требующих смелости взять на себя ответственность, с которыми он, в силу своего темперамента, не справился бы.

Что касается собак, то большую часть нашей своры составляли мощные, крепкие, как сталь, самцы, без единой унции лишнего жира. Они находились в прекрасной физической форме; кроме того, чувствуя, что о них заботятся, они, как и люди, пребывали, в хорошем настроении. Нарты, которые в тот день были в ремонте, тоже были в хорошем состоянии. Запасов пищи и горючего у нас было вполне достаточно на 40 дней, а при постепенном употреблении самих собак как резерва питания, можно было протянуть и до 50 дней, по крайней мере, если бы возникла такая необходимость.

В первый день апреля мы отдыхали, а эскимосы занимались ремонтом нарт. Время от времени они прерывались, чтобы перекусить отварной собачатиной, которой наделила их возвращающаяся на корабль партия Бартлетта. Пристрелив одну из самых слабых собак, они сварили мясо, использовав в качестве топлива ненужные деревянные части поломанных нарт. Это внесло разнообразие в их пеммикановую диету. Свежайшее, еще горячее мясо доставило им большое удовольствие. И хотя я помнил много случаев, когда во время сильного голода я был рад есть даже сырое собачье мясо, в тот день у меня не было желания присоединяться к пиру моих смуглых друзей.

Вскоре после полуночи, утром 2-го апреля, после нескольких часов полноценного и освежающего сна в теплой постели, сытно позавтракав, я отправился пробивать путь на север, а остальным отдал приказ собираться, вязать упряжки и двигаться за мной следом. Перебираясь через ледяную гряду за нашими иглу, я вынужден был затянуть пояс потуже, сместившись еще на одно деление. Надо заметить, что это было уже третье деление после того, как я покинул сушу 32 дня назад. Все мы, – и люди, и собаки – отощали и ходили с плоскими и твердыми, как доски, животами.