Читать книгу "Лазарит. Тень меча - Симона Вилар"

Иоанна и сама была бы не прочь отстегать эту лукавую девицу, но королевский статус не позволял ей рукоприкладства. Поэтому в глубине души она даже завидовала Джоанне, которая не только напугала до полусмерти почетную заложницу, содержавшуюся до поры до времени при дворе, но и сумела укротить саму Изабеллу Иерусалимскую.

Случилось это после того, как супруга Конрада Монферратского бесцеремонно заявила родственницам короля Ричарда, что они, темноволосые и стройные, больше похожи на бедуинок, чем на знатных христианских дам. Изабелла необычайно гордилась своими серебристыми волосами, хотя в остальном следовала местным традициям: носила пестрые тюрбаны, расшитые узорами просторные туники и шаровары, красила ладони хной и унизывала себя бесчисленным количеством подвесок и браслетов. К этому следовало добавить татуировку над бровями и колечко с жемчужиной, вдетое в складку кожи над переносицей. Немудрено, что, услышав сравнение с бедуинскими женщинами, Джоанна резко осадила ее:

— Не думаю, что ваше замечание уместно, любезная маркиза Монферратская. Должно быть, вам давно не случалось видеть себя в зеркале!

Именуя принцессу, Джоанна намеренно воспользовалась титулом ее мужа. Изабелла оторопела, а Беренгария и Иоанна едва не рассмеялись. Однако позже Беренгария все же заметила, что Джоанна была излишне резка с наследницей Иерусалимского престола. Впрочем, в ее словах не было гнева, ибо все они — и Беренгария в том числе — с трудом выносили общество принцессы с ее легковесным и вздорным нравом.

Изабелла, против воли выданная за Конрада и отчаянно противившаяся этому браку, в конечном счете отлично ужилась с маркизом. Супруг ее холил и всячески ублажал, а принцесса сразу же понесла от него, чем теперь несказанно гордилась. Доходило до ядовитых намеков на то, что ни Иоанна за годы брака с Вильгельмом Сицилийским, ни Джоанна за семь лет супружества так и не забеременели.

Подобные намеки звучали оскорбительно, и Джоанна не удержалась, чтобы не напомнить принцессе, что и сама она за годы супружества с Онфруа не обзавелась ребенком. Может, высокородная Изабелла поделится с ними своим секретом, как быстрее и надежнее забеременеть?

Обсуждать подобные вещи дамам не полагалось, но Джоанна так напористо приступала к Изабелле с расспросами, что вогнала ее в краску. В конце концов принцесса стала побаиваться кузину короля Ричарда не меньше, чем Дева Кипра.

Впрочем, заставить киприотку покраснеть было задачей не из простых: сейчас сама Иоанна зарделась, приметив, как разомлевшая в горячей воде Дева Кипра самозабвенно ласкает себя под водой, постанывая от наслаждения.

Иоанна отвернулась и вышла из бассейна, кликнув служанок. За ширмой уже облачалась скромная Беренгария, и королева Сицилийская заняла ее место в прохладном бассейне. В Акре уже который день стояла невыносимая жара, но Иоанна не могла позволить себе долго нежиться. Сегодня ей предстояло быть хозяйкой небольшого приема, на который Ричард пригласил короля Филиппа. Придворным дамам предстояло развлекать Капетинга, который еще не вполне оправился от хвори, был раздражителен и неуступчив, что приводило к многочисленным ссорам между королями.

Ричарду приходилось уступать, чтобы задобрить Филиппа, ибо после взятия Акры тот внезапно объявил, что сделал для крестового похода достаточно и все сильнее тоскует по милой Франции. Дескать, только воздух родины способен исцелить его недуг. Для Ричарда же такой поворот событий мог оказаться плачевным. До сих пор крестоносцы имели численный перевес над армией Саладина, а взятие Акры подняло дух воинов. Но если Филипп решит вернуться и уведет из Палестины своих людей, все надежды короля Англии развеются как прах.

Однако он все еще верил, что клятва бороться с Саладином до полной победы и восстановления Иерусалимского королевства, которую принесли оба короля, не позволит Капетингу отказаться от задуманного похода на Иерусалим. Дамы, причем самые блистательные, нужны были на этом приеме для того, чтобы Филипп, окруженный их вниманием, не решился проявить малодушие и слабость. Ричард даже намекнул сестре, чтобы она на время оставила свою неприязнь к Филиппу и была с ним мила и приветлива. Ему нужен Филипп и его армия! Неужели его милая Пиона не сумеет обворожить Капетинга настолько, чтобы он и думать забыл о возвращении в Европу?

От этих мыслей Иоанну Сицилийскую бросило в дрожь. Вода в бассейне внезапно показалась слишком холодной, а суета рыбешек начала раздражать. Она поднялась по ступеням на край бассейна. Служанки тут же накинули на нее просторный шелковый халат цвета спелого персика и принялись сушить ее волосы. Внезапно Иоанна услышала испуганный возглас Девы Кипра:

— Джованна! О, Джованна!

Ее имя киприотка произносила именно так, как нравилось сицилийской королеве, — на итальянский манер. Однако сейчас она обращалась не к ней, а к ее кузине. Джоанна де Ринель, стоя у края бассейна с теплой водой, обращалась к Деве Кипра по-гречески, и ее голос звучал жестко и требовательно. В конце концов киприотка вскочила, да так стремительно, что едва не поскользнулась на мокром мраморе, и убежала за ширму так быстро, что ее мощные ягодицы заколыхались.

— Не будь с ней так сурова, кузина, — заметила Пиона. — Вспомни, когда-то и мы с тобой плескались нагишом в море у берегов Кипра.

О, то были славные деньки! Они с Джоанной устраивали вечера с танцами, носились верхом, слушали пение менестрелей и играли в куртуазную любовь. Но все это было до болезни Джоанны. С тех пор милую кузину словно подменили: она стала скрытной и необщительной, порой становилась резкой, а молилась едва ли не чаще, чем благочестивая королева Беренгария. И все больше стремилась к одиночеству. Даже эти восхитительные бани она отказывалась посещать, ссылаясь на то, что предпочитает обливание из кувшина в своих покоях. А ведь прежде она с такой жадностью стремилась изведать все новое! В чем же причина такой перемены?

Однако на кузину, как и ранее, можно было положиться. И пока Иоанна находилась в бане, именно Джоанна занималась подготовкой предстоящего приема. А теперь явилась, чтобы отчитаться перед сестрой короля, пока ту растирали и расчесывали ее волосы. В их окружении считалось, что вдовствующая королева Сицилии и ее кузина по-родственному похожи — обе довольно рослые, худощавые, темноволосые и сероглазые, у обеих яркие крупные губы, однако Иоанна была вынуждена признать, что таких замечательных кос, как у Джоанны, ей не доводилось видеть ни у кого. И пусть сейчас та была одета в простое бледно-серое блио без всяких украшений и вышивок, сами эти косы служили лучшим украшением ее наряда.

Джоанна стояла перед королевой выпрямившись, ее руки были опущены, а длинные рукава, словно острые крылья, ниспадали почти до пола, скрывая кисти рук. Но вот она сделала непроизвольное движение, чтобы поправить выбившуюся прядь волос, и Иоанна, удивленная, спросила:

— Ты и сейчас в перчатках?

В самом деле, странно: в последнее время кузина почти не появлялась на людях с открытыми руками. В такую-то адскую жару! Что это? Причуда? Или попытка ввести новую моду?

Джоанна поспешно спрятала кисти рук в рукава и стесненно улыбнулась.