Читать книгу "Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин"

— Но, доченька, — теряется мама, хмуря брови, окидывая Илью изумленным взглядом, — он же опасен, я видела. Он еще опаснее, чем… — она все же не произносит ненавистное имя из моей прошлой жизни, и только я, ее дочь, понимаю, чего ей это стоит, как велико ее беспокойство обо мне.

— Валюша, давай обо всем после поговорим, — неожиданно приходит на помощь Градов, обнимая маму за плечи. — Не место сейчас, да и не время. Пойдем в машину, сейчас ты просто смущаешь Женю.

— Да, — отступает она, виновато скользнув по щеке ладонью. Сама смутившись уже от того, как уверенно ее дочь обнимает полуголого парня, отмеченного следами битв, на ее глазах. — Ты прав, Рома, потом. Просто это все так неожиданно, я и подумать не могла. Думала, моя девочка обожглась, ошиблась, а тут он. Такой… такой…

Я знаю, моя мама еще полюбит Илью, непременно полюбит, поэтому просто целую ее в щеку и возвращаюсь в объятия Люкова.

— Валентина, поверь слову отца — Илья очень умный парень, рассудительный и деловой. Тебе не о чем беспокоиться. Все остальное заживет до свадьбы.

— Но я не понимаю, почему? — теперь ее взгляд обращен на Большого Босса. — Почему, если ты знал, если все знали, что моя дочь — невеста, почему моя девочка…

— Валентина, следи за словами! — Градов мягко придвигает маму к себе, став невольным отражением нас с Ильей. — Все новости только из уст твоей дочери. Все остальное — не нашего с тобой ума дело!

— О чем они говорят, птичка? — губы Люкова шевелят дыханием волосы у виска, и я чувствую, как его рука, сбросив с разбитых костяшек боксерский бинт, пробирается под расстегнутую куртку, забирается под ткань тонкого свитера и ложится на кожу. Мягко царапает живот горячими подушечками пальцев, пока я замираю от забытого ощущения — проявления нежности моего мужчины.

Я понимаю, о чем мама ведет речь, о чем ее просит Градов, но не готова признаться Илье, не сейчас, когда я только вернула его себе и когда он слишком наэлектризован прошедшим боем, чтобы услышать новость, а потому прошу парня:

— Давай потом… потом спросим их, о чем.

За нашими спинами что-то происходит, люди быстро покидают заводское помещение, не стесняясь на ходу поздравлять победителя, и Люков, оглянувшись, вдруг передает меня Боссу, снова для всех становясь отстранение-холодным. Смотрит в глаза отца.

— Присмотри за ней, я знаю, ты сможешь.

— Не стоит, сын, — Градов мягко прижимает меня к себе, оценивая обстановку за своей спиной в душном зале ангара. — Матвей справится.

— Знаю. Но это не только его разговор, но и мой тоже. Старые счеты — тяжесть в ногах, как говорит Байгали. Пришло время разрешить их и забрать свое. Не знаю, вернусь ли я сюда когда-нибудь.

— Хорошо, — невозмутимо соглашается Босс, а я не могу поверить в такую странную покладистость мужчины, что еще несколько часов назад в поисках сына пересек тысячи километров суши. Что привлек в свое мероприятие нас с мамой и стольких людей, а теперь вот так запросто отпускает его от себя. — Будь осторожен, мы будем ждать тебя в машине.

— Илья! — я ловлю руку Люкова, не в силах так скоро расстаться с ним, но он тут же на глазах у всех целует меня в раскрытую ладонь, не стесняясь своего порыва. Только для меня впуская в глаза мягкость.

— Не надейся соскучиться, моя птичка. Больше никогда.

Но я скучаю. Я ужасно скучаю по нему. По моему несносному Люкову! Все невыносимо долгие минуты ожидания в машине, пока он находится рядом со своим названым отцом. И я надеюсь, он скучает по мне тоже, потому что, когда он возвращается ко мне, когда мужчины выходят из ангара и знакомая высокая фигура, что так дорога моему зашедшемуся в радости сердцу, отделяется от охраны Байгали и безошибочно находит меня в одной из машин, когда уводит за руку из-под носа Босса и мамы, пересаживая в черный внедорожник и увозит в ночь от всех глаз… когда он останавливает машину на обочине дороги и притягивает меня к себе, отыскивая жадными губами мои губы, шепча: «Только ты, воробышек! Как же долго я ждал!», я разрешаю Люкову исследовать его владения и наконец сделать то, что нам обоим так хочется.

А после мы молчим и смеемся, говорим друг другу глупости и просто смотрим в глаза, пока он греет руками мои голые ноги, так и не спустив со своих бедер.

— Ты остриг волосы… — Я провожу рукой по светлому жесткому ежику, чувствуя губы Ильи на своей груди. — Знаешь, я когда впервые увидела их, не поверила своим глазам. У тебя очень красивые волосы, Илья, пожалуйста, отрасти их для меня.

— Да. Все что захочешь, птичка.

— Сегодня, когда ты дрался, Матвей сказал, что ты играешь, почему?

— Байгали так сказал? — рука Люкова сжимает мое колено и ползет на внутреннюю сторону бедра, туда, где сейчас так горячо. Лаская открыто и без стыда, с истовым желанием, проникая в меня, заставляя выгнуться ей навстречу на коротком вздохе. Пальцы другой руки зарываются в волосы, откидывают голову назад, открывая шею нежным, но таким ненасытным губам.

— О-ох…

— Да-а…

— Илья, ты не ответил…

— Мм, какая же ты сладкая, моя девочка… Когда-то, когда я был сопливым восьмилетним мальчишкой и жил в интернате, мой учитель кунфу любил наказывать своих учеников ударами по лицу. И это не были просто пощечины, от этих ударов звенела голова, текли слезы и закипала от стыда и унижения кровь. Очень нескоро, но я научился избегать их, а после и вовсе не допускать. Когда я стал старше и однажды смог победить учителя, я поклялся, что больше никто и никогда не ударит меня в лицо… если только я сам не позволю. Сегодня я хотел, — он вновь толкается в меня, а я падаю лбом на его плечо и крепко обнимаю за шею, — но эта клятва выше меня, птичка. Когда-то я имел неосторожность рассказать о ней Матвею, с тех пор он меряет мои бои степенью кулачных отметин на лице.

— Я больше никогда, никогда не хочу испытывать страх за тебя, Илья! Никогда! Я знаю, что прошу многого, но это всегда будет со мной, понимаешь?

— Женька! Женечка, я виноват! — он вдруг так целует меня, так крепко прижимает к себе, что на глаза невольно наворачиваются слезы. — Я дурак, но я не мог сам справиться. Не исчезай из моей жизни, никогда! Теперь, когда я знаю, что ошибался, я все равно найду тебя, найду!

Мы любим друг друга вот так — запросто и без удобств, до скорого рассвета, и когда он наконец наступает, когда горизонт над бескрайней степью прожигает огненно-пурпурная полоса восходящего солнца, Люков тихо шепчет в мой висок, давно набросив на мои плечи свою куртку и пригрев на широкой груди:

— Вот и рассвет, птичка. Наш по-настоящему первый рассвет. Ты не исчезла, ты все-таки вернулась ко мне.

* * *

Большой Босс нанимает чартерный рейс, и мы все возвращаемся в свой город в этот же, новый для нас с Ильей, день. На прощание Матвей крепко целует меня в щеку и отвечает на мой взгляд, полный сомнения, добрым укором, в третий раз настаивая на обещании не забывать его самого и не обходить стороной его гостеприимный дом.