Читать книгу "Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин"

В апреле 1991 г., когда Горбачев поздравлял меня с шестидесятипятилетием, я заметил:

– Скоро обозначится более интересная дата, чем появление на свет. 1 августа – полвека, как я тружусь. Для одного человека в нашей стране это предостаточно.

– У тебя такая же трудовая биография, как у меня. Я сел на комбайн тоже в пятнадцать лет.

– Это дает мне дополнительное основание рассчитывать на ваше понимание.

– Сработаем к концу года новую программу – тогда решим.

Месяцем раньше или позднее, велика ли разница? Мне просрочка в двадцать дней обошлась дорого. Если верить резолюции Верховного Совета, я стал участником «заговора». Годы спустя так и осталось непроясненным – какого. Это не помешало учинить, невзирая на мой депутатский иммунитет, обыск у меня дома. В прессу лансировались слухи, инсинуации, фальсифицированные документы. Каждый день и каждый год жизни должен был быть опоганен.

Пятьдесят пять лет назад я уже видел подобное. И толпы, кричавшие «позор», и травлю в прессе, и полное бесправие тех, кого травят. Сталинские охотники за «врагами народа» могли бы возрадоваться – есть поросль. Еще в чем-то уступают в изощренности, но с опытом и она придет.

Известие о «необычных событиях» в Москве застало меня на даче, где мы с женой проводили отпуск. Весной в столице уже играли с бронетехникой, опять, наверное, испугались демонстраций, был мой первый комментарий. Будь что-нибудь серьезное, догадались бы, наверное, сообщить. А час спустя звонок по радиотелефону: в 10.00 надо быть на Старой площади, созвано заседание секретариата.

По дороге, запруженной танками, да с объездами быстро не получается. Когда я вошел в зал заседаний, секретариат уже отсовещался. Прошу повторить для меня, что случилось, что с М. С. Горбачевым, почему чрезвычайное положение именно сейчас?

Ответ председательствующего, члена политбюро О. С. Шенина:

– Не задавайте и вы вопросов, на которые не получите ответа.

Зайдем с другой стороны. Просьба осветить детали происходящего. Реакция: принимаемые меры – дело прежде всего государственное.

Чрезвычайное положение вправе объявить только Верховный Совет. Когда он будет созван, если это вообще предусматривается? Ответ: депутаты в отпусках, раньше чем через неделю их собрать не удастся.

Необходим внеочередной пленум ЦК, чтобы определиться с позицией партии. Реакция – против созыва пленума возражений нет, но участие в нем генерального секретаря не гарантируется.

Нет, без генерального пленум ничего не прояснит. Продолжим обсуждение вечером.

Секретариат шел без В. А. Ивашко (он после операции в санатории), Г. В. Семеновой (она в отъезде), Б. В. Гидаспова не вызвали из Ленинграда. Гиренко появился пятью минутами позже меня, его вытащили из больницы. Еще двух или трех членов секретариата не разыскали.

Никто ни словом не обмолвился, что до моего прихода обсуждалась телеграмма в ЦК республиканских компартий и обкомы о поддержке мер ГКЧП, поскольку они «не противоречат Конституции». О существовании телеграммы я узнаю к концу следующего дня.

Расходимся. Спрашиваю одного из членов политбюро, что за этими странными действиями стоит? Ответ расплывчатый.

– Не кажется ли вам, что все напоминает не чрезвычайное положение, а любительскую оперетту?

Иду к себе в отдел. Меня извещают, что лидер бельгийских социалистов убедительно просит о встрече. Ему в тот же день возвращаться домой, и на аэродроме его атакуют журналисты. Что говорить?

Спитальс у меня в кабинете. Я не скрываю, что несколько часов назад меня вызвали из отпуска. Пока располагаю сведениями самого общего характера.

– Что касается роли КПСС в событиях, то можете исходить из следующего: принятые меры носят государственный характер, партия и ее руководство к ним не причастны.

Наш разговор с бельгийским коллегой состоялся 19 августа в полпервого по московскому времени.

«Заговорщик» В. А. Ивашко ведал о том, что будет названо путчем, не больше, чем я. Судя по намекам прокуратуры, обобщенным в высоколитературном произведении «Кремлевский заговор», из руководства ЦК к подготовке «чрезвычайного положения» был причастен лишь О. С. Шенин. Еще одного секретаря посвятили в тайну в ночь на 19 августа. Но об этом заговорят после издания Верховным Советом своей резолюции и вслед за тем, как Б. Н. Ельцин запретит – «для разрядки» – деятельность партии, ее аппарат будет разогнан, собственность конфискована, деньги, снятые с ее счетов, пущены на ветер.

Обвиняемые по делу ГКЧП добавят к сказанному, что имелся еще один секретарь, которого держали в курсе подготовки к «путчу», – М. С. Горбачев. До 18 августа, утверждают они, генеральный сотрудничал с путчистами и лишь в самый последний момент свернул на обочину. Очной ставки В. А. Крючкова с бывшим генеральным устраивать не захотели, ибо истиной не интересовались.

23 августа у меня состоялся последний разговор (по телефону) с М. С. Горбачевым. Я должен был обратить его внимание на то, что ряд докладывавшихся генеральному секретарю вопросов так и остался нерешенным; теперь Горбачеву самому придется позаботиться о сохранности документов.

Горбачев сначала дает выход эмоциям – рассказывает о днях, проведенных на положении пленного в Форосе. Потом делится сведениями, полученными по возвращении с юга от командующих военными округами и касающимися «планов создания концлагерей» для противников ГКЧП. Он никак не придет в себя после экзекуции, которой час назад подвергся в Верховном Совете РСФСР.

– Ты не видел? В какое положение меня там поставили! Ведь транслировали на всю страну по телевидению.

– В это время совершалась другая экзекуция – над аппаратом ЦК. Нам не разрешили взять с собой даже личные бумаги. Не в государственных интересах, партийные отложим пока в сторону, чтобы служебные документы остались бесхозными.

– Понимаю тебя. Сейчас я мало что в состоянии сделать. Подумаю. Может быть, образуется. Спасибо за звонок.

Жена интересуется, какое впечатление оставил разговор. Растерян, перегружен личными переживаниями, но, если судить по тону, говорил почти как в лучшие времена.

На следующий день из вечерней телевизионной передачи «Время» все, включая меня, узнали, что М. С. Горбачев сложил с себя обязанности генерального секретаря ЦК КПСС. Вскоре нас неофициально информировали, что конфискация зданий ЦК вместе с хранившейся там документацией производилась якобы с ведома Горбачева. В момент разговора со мной он будто бы уже оповестил, в частности, управляющего делами Н. Е. Кручину, что отрекается от партии. Опять играл?

Горбачев преклонял колени перед своим политическим соперником Ельциным. По форме, однако, он изображал свой акт как сведение счетов с «партией путчистов». В банальной уловке М. С. Горбачев уподоблялся монарху, что обещал царство за коня.

Тем, кто заподозрит меня в субъективности, могу сообщить следующий факт. В декабре 1991 г., на исходе последнего дня президентства М. С. Горбачева, его посетил профессор А. А. Денисов, авторитетный парламентарий из Ленинграда. Денисов ездил по поручению президента в Таджикистан и, вернувшись, хотел доложить свои наблюдения о положении в республике. Горбачеву не до таджикского сюжета – «есть вещи поважнее». Небо на землю рушится. И неожиданное признание (в передаче А. А. Денисова и, следовательно, без передергивания):