Читать книгу "Рижский редут - Далия Трускиновская"

– Сейчас я покажу вам фокус, как штукарь на ярмарке, – сказал Бессмертный и распорядился, чтобы пленников наших подводили к нему по одному.

Первым был пожилой пан с обвисшими щеками.

– Как тебя звать? – спросил его Бессмертный по-русски.

– Тадеуш Жилинский, – отвечал тот, не задумываясь.

– Славно. Отведите в сторонку и давайте следующего.

Подвели мужчину лет тридцати, одетого весьма щеголевато. Я вгляделся в него внимательно – именно его я, кажется, видел в Яковлевском храме в обществе Лелуара.

– Как тебя звать? – осведомился сержант.

– Тадеуш Жилинский, – был ответ.

– Теперь вам ясно, Морозов? – спросил Бессмертный. – Другого ответа вы от них не добьетесь. То же скажет и Мартын Кучин. Если бы мы изловили Лелуара – услышали бы такое же имя.

– Как это глупо! – отвечал я.

– Возможно, вы с вашими товарищами вели бы себя точно также в неприятельском тылу.

Я задумался и пошел прочь. Бессмертный последовал за мной.

– Вы сочувствуете им? – спросил я, когда мы вышли в приусадебный парк.

– Да, Морозов. Как сочувствуют обманутому мазуриком человеку. Можно было бы сказать: вперед тебе наука! Но всегда найдется новый мазурик – их полным-полно вертится вокруг человека, который страстно желает быть обманутым…

Наступало утро, лагерь на берегу просыпался, уже слышались команды, зазвенел чей-то молодой и беззаботный хохот. Я понял, что поспать уже не удастся, и отправился на поиски Артамона.

Я не щеголь и забочусь о своей внешности весьма умеренно. Однако тем утром я испытал подлинное наслаждение, собираясь на встречу с Розеном. Свечкин, оказавшийся хорошим брадобреем, лишил меня бороды без единого пореза. Другие матросы привели в порядок мой мундир, хранившийся у Артамона. Я оделся, обулся и наконец-то осознал себя не бродягой в чужой одежде, выслеживающим врага в наполовину своем городе, а тем, кем я был изначально, – морским офицером. Положив руку на рукоять кортика, я смотрел на причалы, на лодки, на знакомые лица и бездумно улыбался.

Ко мне вышла Камилла де Буа-Доре, в нарядном платье и в накинутой на плечи шинели. За Камиллой шел Артамон. Они уже составляли пару, хотя я мог бы поклясться, что со времени нашей последней встречи между ними не было сказано ни единого слова о любви. И я ощущал легкое беспокойство: Камилла не из тех девиц, кого легко заманить под венец, а мой милый дядюшка – не из тех кавалеров, кто точно знает, чего ему в настоящее время угодно, не говоря уж о будущем.

Мы взошли на дружининский йол, Бессмертный, Камилла, Артамон, Сурок и я. Дружинин скомандовал отдать швартовы, и суденышко наше заскользило вниз по протоке. За ним следовал украденный йол, экипаж для коего Артамон набрал из своих матросов и гребцов. Далее шла малая канонерская лодка из тех, которыми командовал Бахтин. На ней везли пленных и Яшку; она же должна была доставить обратно на Даленхольм матросов Артамона.

Дул северный ветер, и мы шли на веслах. Это было единственное, что немного мешало общей радости, – мы торопились в Цитадель, а время все тянулось и тянулось. И мы (как же молоды мы были!) не могли от души наслаждаться солнечным утром, мы торопили это утро, чтобы оно поскорее окончилось.

Наконец наш йол пришвартовался в порту, и мы пошли в Цитадель, на встречу с Розеном. Впереди шагал я, безмерно счастливый оттого, что на мне мундир и двууголка, а на боку моем – офицерский кортик. Если бы кто напомнил мне мое прежнее отношение и к двууголке, и к кортику, я бы, статочно, покраснел, как купеческая дочка, влекомая женихом к алтарю и по такому случаю нарумяненная превыше всякой меры.

Первыми к Розену отправились мы с Бессмертным. Артамон, Сурок и Камилла, зная, что разговор будет долгий, вышли прогуляться на площадь, причем Артамон шепотом советовал Сурку зайти, коли уж выдалась возможность, в Петропавловский собор и поставить свечку за упокой селерифера.

Входя в кабинет, отданный в распоряжение Розена и Бистрома на время их пребывания в Риге, я пребывал в таком волнении, что едва не налетел на косяк.

– День добрый, Петр Федорович! – сказал, поклонясь, Бессмертный. – Вот, привел героя!

Поклонился и я, а потом, выпрямившись, посмотрел на Розена уже чуть более спокойно.

Передо мной стоял человек среднего роста, отнюдь не в мундире, а в обычном сюртуке, по виду обыкновенный чиновник, из тех, на кого, идя по коридору министерства или ведомства, и внимания-то не обратишь. Лет ему было чуть за тридцать. Впоследствии я слыхал от умных людей, что такая ничем не примечательная внешность и есть самая подходящая для хорошего разведчика.

– А со мной, Морозов, поздороваться не угодно ли? – услышал я знакомый голос, повернулся и увидел Шешукова.

Вице-адмирал смотрел на меня строго и несколько укоризненно. Я поклонился и уставился в пол.

– Вот, Петр Федорович, рекомендую, – сказал Николай Иванович. – Мичман Морозов, своевольно назначивший себя сотрудником тайной военной полиции. На сем основании он чуть ли не месяц отлынивал от службы в канцелярии. И как с ним теперь быть – я не знаю. Полиция рижская уже является сюда трижды в неделю, как на службу.

– Стало быть, молодой человек находится нынче в моем подчинении? – спросил Розен. – Ты про него мне писал, Бессмертный?

– Именно про него, – подтвердил сержант. – Поздравляю тебя, Розен, с таким подчиненным…

Они были чем-то похожи – оба среднего роста, худощавые и, сдается, одного возраста. О том, что их связывало, я мог только догадываться. Знали ли они друг друга с детства, подружились ли в юности (потом выяснилось, что Розен из лифляндского дворянства и службу начал в очень юном возрасте в Гаапсале, а Бессмертный нередко бывал там у какой-то родни), сошлись ли потому, что породнились, – они мне не докладывали. А только видно было, что оба друг другу доверяют, настолько доверяют, что Розен, не будучи канонирским начальством, дает Бессмертному поручения, а тот преспокойно их выполняет.

– Я полагаю, рассказ господина Морозова будет долгим, – сказал Розен и посмотрел на Шешукова вопросительно.

– Садитесь, господа, – предложил всем Шешуков. – Охотно послушаю. Должен же я знать, чем занимался молодой человек, которого я столь опрометчиво взял к себе на службу.

– С самого начала, Морозов, – посоветовал Бессмертный. – Почему? Потому что иначе придется возвращаться к уже описанным событиям, и вы нас всех окончательно запутаете.

Мы сели у стола, за которым на стене висел портрет государя императора, и я заговорил…

Кое-что Розен просил повторить и делал записи на больших листах. В иных местах Шешуков округлял глаза и восклицал:

– Что ж ты ко мне-то не пришел?!.

Дошло до моих меломанов, исполнявших по рижским погребам «Марсельезу». Это приключение мне самому казалось весьма сомнительным, и я ждал нагоняя, но Розен успокоил меня.