Читать книгу "Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне - Леони Фрида"

Утром в канун Рождества кардинал де Гиз был убит в тюремной камере. Тела двоих принцев-католиков изрубили на куски и сожгли на костре в Блуа. Король не желал, чтобы у мятежников была могила, куда могли бы приходить их сторонники и поклоняться памяти погибших мучеников. На Рождество Екатерина, глубоко удрученная, впавшая в отчаяние из-за безумия сына, обратилась к монаху из ордена капуцинов, заклиная его молиться за Генриха: «О, несчастный, что он натворил!.. Молитесь за него, он нуждается в ваших молитвах. Его ждет крушение, боюсь, он потеряет и тело свое, и душу, и королевство». Гизы представляли собой величайшую угрозу дому ее мужа с момента его смерти, но, когда они, наконец, встретили свою судьбу, острая проницательность Екатерины подсказала ей: этим поступком дикаря ее сын подписал приговор также и своей династии.

ГЛАВА 17.

ТАК ПОГИБЛА ДИНАСТИЯ ВАЛУА

«Что оставалось несчастной женщине…»

1588-1615

В канун Нового Года Екатерина совершила героическое усилие — она оделась и отправилась в часовню к мессе, а также навестила старого друга, кардинала де Бурбона, сидевшего под домашним арестом в своих апартаментах. Она заверила кардинала, что король не собирается причинять ему вреда, и опасность, мол, ему не грозит. Бурбон жестко отвечал изможденной старой женщине, стоявшей перед ним: «Это вы пригласили нас сюда, смотрите, до чего это нас довело!» Екатерина при этих гневных словах заплакала и вышла, не проронив более ни слова. Затем она упрямо решила, невзирая на запреты Кавриани, прогуляться, хотя было очень холодно. И ее лихорадка вернулась.

К утру 5 января 1589 года королева-мать едва могла дышать. Великое множество раз Екатерине удавалось, использовав могучие силы своего организма, преодолевать хвори и недуги, но только не сейчас. Ее кончина была неминуема, «к великому потрясению всех нас», как писал один наблюдатель. Она пожелала составить завещание. К этому моменту ее голос звучал еле слышно, и Генриху пришлось диктовать произносимую шепотом последнюю волю матери. Ни слова не было упомянуто о Марго, хотя она оставалась последней выжившей из десяти детей, которых Екатерина родила любимому мужу Генриху и Франции. Причастившись, Екатерина Медичи, жена одного короля Франции и мать трех других, умерла в половине второго, в канун Богоявления — в день, который французы прозвали «Днем поклонения волхвов»[62]. Ей было шестьдесят девять лет.

Много лет назад предсказатель предупредил королеву: пусть избегает «Сен-Жермена», в нем таится для нее смертельная угроза. Суеверие Екатерины могло бы вызвать у нас насмешку; она выстроила свой «Отель Королевы» подальше от прихода Сен-Жермен-л'Оксеруа, она редко наведывалась в свой замок Сен-Жермен-ан-Лэ, но, по стечению обстоятельств, последнее причастие она получила не от своего личного священника, а от исповедника своего сына. Звали его Жюльен де Сен-Жермен.

По обычаю королей Генрих велел сделать вскрытие, показавшее, что непосредственной причиной смерти стал плеврит (в современной терминологии). Тело забальзамировали, хотя сразу не нашлось всех необходимых трав и составов, чтобы сделать это тщательно. Затем тело Екатерины, облаченное в одеяние французской королевы Анны Бретонской, поместили в деревянный гроб, обитый свинцом с традиционным изображением покойной на крышке.

Поскольку убийство Гизов вызвало серьезные волнения и многие подозревали, что Екатерина была его соучастницей, парижские лигеры грозились украсть тело королевы-матери из гроба и, протащив по улицам, сбросить в Сену, если его привезут в Париж. Поэтому решили, по крайней мере, пока, не хоронить ее в Сен-Дени рядом с мужем и сыновьями в прекрасной капелле Валуа, построенной по ее же распоряжению, но оставить в Блуа до наступления более благоприятной политической ситуации.

На похоронах, происходивших 4 февраля в церкви Спасителя в Блуа, архиепископ Буржский отдал дань покойной королеве. Он вспоминал о том, как она прибыла во Францию будучи прелестной невестой с богатым приданым, о десяти детях, которых она подарила Генриху II, отметил личную отвагу вдовы короля во время войн. Будь то в Руане или в Гавре, она лично инспектировала и ободряла свои армии, бесстрашно расхаживала среди войск врага. В своей речи он просил прихожан «помнить, что они потеряли добродетельнейшую из королев, благороднейшую из представителей своего народа и семьи, благоразумнейшую в управлении, приятнейшую в беседах, добрейшую и учтивейшую для всех, кто в ней нуждался, преданную и милосердную мать, жену, всегда послушную мужу, но, самое главное, преданнейшую Господу и самую милостивую к бедным из всех королев, когда-либо правивших Францией!»

Хронист Пьер л'Эстуаль описал Екатерину с несколько меньшим почтением: «Ей был семьдесят один год [на самом деле — на два года меньше], и для такой толстой женщины она неплохо сохранилась. Ела она от души, усердно угощалась и не боялась работы, хотя ей досталось больше трудов, чем любой другой королеве, за тридцать лет со дня смерти ее супруга… О ней глубоко скорбели слуги и друзья, но только не ее сын, король… Близкие считали, что убийство Гизов ускорило и ее конец. И это было вызвано не ее дружбой с жертвами (которых она любила на флорентийский манер, то есть извлекала из них пользу), но тем, что она понимала: это послужит во благо короля Наваррского… Увидеть его на троне она боялась пуще всего на свете».

Эстуаль добавляет: поскольку парижане были убеждены, что она приложила руку к убийству герцога де Гиза, ее тело не стали доставлять в столицу, «где его вид не понравился бы горожанам. Но и в Блуа, где ее всегда почитали, где ей поклонялись, как Юноне, с погребением не торопились, а потом обошлись с ней, как с дохлой козой».

Последнее замечание, вероятно, указывает на тот факт, что плохо набальзамированный труп королевы-матери начал ужасно смердеть, и тогда король решил предать его земле на кладбище близ церкви Спасителя, под покровом ночи. И так останкам Екатерины суждено было пролежать в безвестной могиле еще двадцать один год, пока внебрачная дочь Генриха II, добрая Анна Французская, не перевезет тело в ротонду Валуа в Сен-Дени.

Ультракатолики, хотя и потрясенные гибелью своего вождя Гиза и его брата-кардинала, наращивали противодействие королю, который к лету 1589 года заключил союз с Генрихом Наваррским. Вдовая герцогиня де Гиз с младенцем-сыном стали идолами парижан, ее даже называли Святая Вдова. Но со смертью герцога движение католиков-экстремистов раскололось и стало хаотичным. Брат Гиза, герцог де Майенн, не обладавший ни харизмой брата, ни его умом или военными талантами, тем не менее, грезил о троне. Он и его сестра, герцогиня де Монпансье, даже захватили принадлежавший Екатерине «Отель Королевы», где жили покоролевски. Франция, стоящая на грани полного развала, стала чрезвычайно уязвимой для внешних врагов, что не укрылось от внимания Филиппа II и других соседей.

Летом 1589 года король и Генрих Наваррский стояли в Сен-Клу, к юго-западу от Парижа, откуда надеялись вновь захватить столицу. В день 31 июля главный королевский поверенный Жак де Ла Гюсль заметил идущего по дороге к Сен-Клу монаха-доминиканца и остановил его. Когда монаха спросили, что за дело у него близ штаб-квартиры короля, он ответил: «Мое имя — Жак Клеман, я иду из Парижа и несу важное известие его величеству». Он предъявил достоверно выглядевшее рекомендательное письмо, поэтому его допустили в Сен-Клу, где он стал ждать аудиенции. На самом деле этот доминиканец был отшельником, подверженным бредовым состояниям; ему почудился звучавший в голове голос, предписывавший ему, по воле Всемогущего, убить короля.