Читать книгу "Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон"

– Тут и впрямь много афроамериканцев, – заметила Бесси.

– Вы имеете в виду американцев африканского происхождения… – подсказал Рауль.

– Как бы вы их сейчас ни называли, они тут повсюду…

– А посмотрите, сколько красивых женщин! – добавил Рауль. – Такого в Коровьем Мыке видишь не много!..

Проезжая по улицам, каждый из нас впитывал поразительные образы – величайшее подношенье города: молодых женщин в невозможно коротких юбках, праздничные бары, неоновые вывески, неслыханные манеры, беспечный хохот, индивидуированные личности, вялые браки, религиозные откровения и переоценки, виды, звуки, запахи не убираемого мусора и абортов в подсобках, и открытых сточных канав, и горящих лифчиков, и нескованной свободы, присыпанной кокаиновой пыльцой и порохом и замешанной в плавильный тигель студенистого тавота.

– А вы, Чарли? Что вас поражает в этом городе, по которому мы едем в два часа ночи? Что в этом кипучем городском пейзаже производит на вас самое большое впечатление?

Над этим мне пришлось на несколько мгновений задуматься. Затем мне взбрело в голову:

– Огни, – сказал я.

– И…

– И шум.

– И?..

– И нервическое движенье.

– Все это прекрасно, разве нет?

– О да, абсолютно. Все это, несомненно, прекрасно по-своему. Такие вещи утоляют человечью нужду в новых щекочущих ощущеньях. Дают надежду на воскрешение. Позволяют людям забывать, откуда они явились… и не замечать, куда направляются. Все это очень понятно и объяснимо. Но прожив в Коровьем Мыке семь месяцев, я теперь смотрю на все немного иначе. Города я видел и раньше. И в них всех наблюдал ту же самую быстроту. Однако теперь я вижу ее очень по-другому. Теперь я способен смотреть на кипучую ночную жизнь и видеть за ней то, что она есть на самом деле.

– И что она есть?

– Бренность.

– Постойте, Чарли. Вы хотите сказать, что в суматохе вихрящихся тел и хохота, мигающих огней и звука… среди всей этой проживаемой жизни вы видите только это?

– Да.

– И больше ничего?

– Нет. Еще я вижу пустоту.

– Жизни?

– Житья.

– А есть разница?

– О да… еще какая…

– Что-нибудь еще? Помимо бренности и пустоты, есть ли там что-либо еще, в чем вы начали отыскивать утешенье, пока ехали по этому городу?

– Да. Бессодержательность. И бессмысленность. Отчуждение. Молчание. Одиночество. Тщетность. Карьеризм. Все это вижу я, проезжая сквозь суматоху города. Пробираясь по такому количеству асфальта, я начал видеть много, много всего. И увидев столько всего, я теперь вижу все это намного четче. Тьму. Влагу. Растворенье. Я вижу все это таким, каково оно есть и чем тщится быть. Но главным образом я вижу блистающую бренность всего этого…

* * *

Дождь пришел и ушел, и когда мы въехали на стоянку больницы, уже настало раннее утро, по-прежнему темно, и мостовая была влажна, должно быть, от той же самой бури, что мы встретили по пути. Фонари на стоянке были редки и скудны, беседа наша скисла, и в холодной темноте раннего утра мы втроем ждали, когда над горизонтом подымется истинный свет. Я завел «звездное пламя» ради обогревателя и радио с АМ-музыкой. Затем опять заглушил. Пока мы сидели в тишине, колено к колену на переднем сиденье, ветровое стекло затуманилось и дождь вновь застучал по жесткой металлической крыше машины.

– Что теперь? – спросила Бесси.

– Теперь будем сидеть тут и ждать зари. Больница открывается для визитов в пять тридцать. А сейчас вообще сколько времени?

– Два.

– Постойте… что?

– Два часа ночи.

– Но я думал!.. То есть всего ж!..

– Сейчас два, Чарли. Так что мы теперь будем делать? Раз сейчас всего два часа ночи и нам предстоит ждать еще больше трех часов, что будем делать?

– Именно это и делать. Ждать.

– Зари?

– Да. И ее принадлежностей. Во тьме этой машины. Во тьме за нашим ветровым стеклом. В бренности всего этого. Будем ждать в этой машине, когда наконец настанет заря. Потому что она точно настанет.

– Может, пока суд да дело, немного поспим?

– Хорошая мысль. Бесс, можешь расположиться сзади. А вы, Рауль, не стесняйтесь и растянитесь по всей длине этого длинного сиденья спереди.

– А как же вы, Чарли? Вам разве не хочется немного поспать?

– Конечно, очень бы хотелось. Но не могу. Как ни странно, я уже совсем не устал. Вообще-то мне кажется, я уже за гранью сна.

– Невозможно быть за гранью сна. Это физически невозможно. Сон приходит всегда.

– Быть может. Но не ко мне. По крайней мере – пока.

– Как знаете…

Бесси перебралась на сиденье сзади. Рауль вытянул длинные ноги по виниловому переднему сиденью, головой устроившись у руля. Я вытащил из зажигания ключ и сунул его себе в карман. Меряя шагами темноту снаружи, я то и дело заглядывал в ветровое стекло. Рауль раскинулся на переднем сиденье. Бесси свернулась на заднем.

Через несколько минут они уже спали.

* * *

Следующие три с половиной часа я стоял у машины, засунув руки в карманы, и ходил от одного поребрика до другого. То и дело возвращался дождь, и я забивался под крону самого большого вяза на парковке. Затем дождь прекращался, и я снова выходил на свет асфальтовой площадки. Время миновало медленно. В три часа меня, сгорбившегося во тьме под деревом, увидела группа медсестер, шедших к своим машинам, и заспешила прочь. В четыре я стер воду с капота «звездного пламени», лег на него и уставился в ночь. Небо было черно и неумолимо. Глядя прямо вверх, я не видел ничего, кроме тьмы, тучи закрывали луну и звезды. То была самая темная ночь из всех мне доселе ведомых.

И самая долгая из всех мною виденных.

* * *

Со временем горизонт начал светлеть, и в тусклом свете я тихонько постучал в ветровое стекло «звездного пламени». Внутри медленно зашевелились два тела, потом задвигались, затем сели, щурясь на меня сквозь стекло.

– Уже полшестого, – сказал я. – Пора заходить.

Двое вышли из машины, и мы вместе двинулись в больницу, где нас направили на четвертый этаж. Там больничную комнату ожидания жестко освещал белый свет, который после нашего длинного путешествия из тьмы еще сильнее резал нам глаза. Когда мы сказали нянечке, что мы здесь навестить Уильяма Смиткоута, профессора из Разъезда Коровий Мык, которого в этот же день привезли на неотложке, женщина сверилась с какой-то писаниной, после чего показала дальше по коридору.

– По одному посетителю за раз, пожалуйста, – сказала она.

И Бесси, и Рауль глянули на меня, и потому я двинулся по длинному белому коридору к палате, где обнаружил Уилла в постели – он спал, а к его руке была приклеена трубка. В искусственном свете кожа старого историка выглядела грубой и бледной, сквозь ее поверхность только начали пробиваться седые щетинки. Волосы у него вымокли от пота, и их откинули на одну сторону, а сам он лежал, извернувшись шеей на подушке.