Читать книгу "Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи"

«Маленький рай», Валь-Жальбер, четверг, 18 марта 1943 года

Шарлотта и Людвиг лежали, обнявшись, в своей кровати в теплой комнате. Снаружи завывал ветер и сыпал снег. Двое влюбленных научились ценить такие дни, когда природа бушевала. В эти минуты они чувствовали себя в безопасности, как бы отрезанными от мира, то есть от последних обитателей Валь-Жальбера, включая семейства Шарден и Лапуэнт.

— Я хочу, чтобы зима никогда не кончалась, — со смехом сказала Шарлотта.

— Тем не менее весна очень красива, и я обожаю лето, — ответил ее любовник.

Проведя несколько недель взаперти за изучением слов и простых фраз, Людвиг стал намного лучше разговаривать по-французски. А Шарлотта была такой болтушкой, что он без труда запоминал кучу новых слов. Это позволяло им вести долгие беседы. В основном Людвиг рассказывал о своей стране, Германии, которая, несмотря ни на что, для него оставалась родиной, колыбелью его предков. Он часто описывал красоты своих родных мест, где преобладали леса из высоких темно-зеленых елей. В этот вечер ему захотелось поведать о том, как он попал в Канаду. До сих пор они из деликатности не затрагивали эту тему.

— Я попал в плен в самом начале войны и поначалу испытал облегчение, поскольку мне не нужно было больше воевать. Мысль об убийстве человека вызывала у меня отвращение, даже если нам говорили, что это враг. На корабле мне было очень плохо, у меня началась морская болезнь. Нас, простых солдат, загнали в трюм. Меня постоянно рвало, я не мог спать.

Растроганная, Шарлотта поцеловала его в щеку и прижалась к нему сильнее.

— Ты знал, куда вас везли?

— Да, в Канаду. Я спрашивал себя, какая она, эта страна. Вспоминал уроки географии в школе. Но на ум приходили только две вещи: снег и сильный холод.

Людвиг взволнованно вздохнул. Он повернулся к девушке и обвел ее нежным взглядом.

— Теперь для меня ты — лицо Канады. Я очень счастлив с тобой. Поэтому я ни о чем не жалею.

— Как мне приятно это слышать! — восторженно воскликнула она, снова целуя его.

— Судно наконец прибыло в порт Квебека. Вместе с другими пленными мы смотрели в иллюминатор. На пристани стояли люди, очень много людей. Они кричали нам оскорбления, мужчины грозили кулаками. Я испугался, Шарлотта. Я думает, они нас убьют и…

— Я думал, милый, — мягко поправила она.

— Я решил, что нас расстреляют прямо сейчас. Но к нам подошел офицер и объяснил, что мы все отправляемся в лагерь, чтобы работать. Я успокоился. Хотя мог бы и сразу понять, что не стоило везти нас так далеко, чтобы расстрелять.

— На твоем месте я бы тоже испугалась. Тебе было всего двадцать два года! Бедный мой, эта война так несправедлива! Я хотела бы крикнуть всем здешним жителям, что многие немцы были мобилизованы насильно, что у них не было выбора, что вы не все нацисты! Я бы рассказала им, как плакала твоя мать, обнимая тебя, когда ты покидал дом, как твой дедушка умолял тебя вернуться живым и невредимым… Встреча с тобой помогла мне стать мудрее, Людвиг. Помнишь, как недоверчиво я отнеслась к тебе в первую встречу, в подвале на улице Сент-Анн? Благодаря Кионе, ее таким простым словам я не выдала тебя. Господи, какую ошибку я могла совершить!

Ужаснувшись при мысли, что они могли не познакомиться и не полюбить друг друга, она крепко обняла его. Он погладил ее волосы.

— У этой маленькой девочки очень доброе сердце, — подтвердил Людвиг. — Подойдя ко мне, она улыбнулась, и я сразу почувствовал себя спокойнее.

— Да, это необычный ребенок, — согласилась Шарлотта, уже упоминавшая вскользь о способностях Кионы.

Молодые люди много времени проводили в постели, лаская друг друга, совершенствуясь в плотской любви. Затем они разговаривали, в основном о своих чувствах, становившихся все сильнее, и это побуждало их планировать совместное сказочное будущее. Они без конца представляли себе свою свадьбу в Германии или в Квебеке во всех подробностях, включая детали платья Шарлотты и блюда свадебного пиршества. Это была их игра, которая им не надоедала. Но в этот вечер Людвигу хотелось излить душу и, возможно, оправдать свой побег.

— Когда мы сходили с корабля, стоявшие на пристани люди называли нас «грязными фрицами». Это продолжалось до самой станции. Мне было стыдно. Для этих людей я был врагом, нацистом.

— Не думай больше об этом, милый! Судьба привела тебя ко мне.

— Да, это так. В поезде я начал молиться, и группа пленных принялась смеяться надо мной. Они меня передразнивали. Я чувствовал себя потерянным, говорил себе, что никогда больше не увижу свою семью, и плакал. Они крикнули мне, что я трус, ничтожество, что я порочу Третий рейх. Проведя несколько часов в поезде, а потом еще в грузовике, мы прибыли в лагерь. Вдалеке я увидел горы, холмы и реку… Все было очень большим, просто огромным.

— Да, «огромное» — хорошее слово.

— Лагерь на реке Алекс, — произнес Людвиг. — Деревянные бараки, а вокруг ни души. Английские солдаты объяснили нам, что нужно колоть дрова на зиму, много дров, и убирать территорию. Я был почти доволен. Мне нравилось работать на воздухе. Когда работаешь с утра до вечера, некогда думать. Но ночью я не мог запретить себе плакать. Мне так не хватало моей матери и отца! И сестры тоже. Я боялся, что никогда их больше не увижу. Та группа пленных, из поезда, не выпускала меня из виду. Они принялись унижать меня. Мне пришлось делать отвратильную работу.

— Отвратительную, — снова поправила его Шарлотта.

— Эти солдаты нарочно пачкали отхожие места, чтобы мне приходилось все это мыть. Однажды меня вырвало, и они взяли меня за руки и опустили лицом в рвоту. Один держал меня, другой бил. Я так больше не мог, мне хотелось повеситься. Втайне от канадских солдат они целыми днями оскорбляли меня, называли тряпкой, педиком…

Шарлотта вздрогнула. Это заставило ее подумать о Симоне. Она решила затронуть эту тему.

— Помнишь, однажды я рассказывала тебе о парне, в которого была влюблена много лет, о Симоне Маруа? Мы даже должны были пожениться.

— Да, я помню.

— Так вот, он на самом деле был таким: он любил мужчин. Я не понимала, почему он не хотел меня целовать или спать со мной, даже когда я его провоцировала. Наконец я узнала правду. Бог мой, сколько же я слез пролила, и поначалу он был мне омерзителен! Сейчас он погиб, то есть пропал без вести в битве за Дьепп. Но он тоже пытался покончить с собой в июне 1940 года, когда его мать умерла при родах. Бедный Симон, он так и не познал счастья!

— В Германии есть закон, сурово наказывающий гомосексуалистов, и я не хотел, чтобы меня считали одним из них. Жизнь в лагере была очень тяжелой. По ночам стоял холод, а у меня было только одно одеяло. Как только я ложился, то начинал бояться, что мне придут доставлять неприятности.

— Какие неприятности?

— Все эти мужчины, лишенные женщин, иногда пристают к самым молодым и самым слабым, но тайком, угрожая убить, если те их выдадут. Я был так несчастен! И я решил сбежать. Когда нас посылали за дровами, мы иногда оказывались в лесу, то есть на опушке леса. Я улучил момент и бросился бежать. Я бежал, бежал… Я взял с собой зажигалку и свою военную гимнастерку. Один охранник выстрелил — я услышал выстрел, — но промахнулся, и я еще быстрее побежал между деревьями. Я говорил себе, что они никогда меня не поймают, и если я продержусь до ночи, то буду спасен.