Читать книгу "Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи - Джон Кампфнер"

К этому моменту компания уже снова зарабатывала огромные деньги, и ее сотрудники отбросили ненадолго возникшие сомнения в себе. В 2009 году, во время глубокой рецессии, средняя зарплата тридцати тысяч сотрудников Goldman составила рекордные 700 тысяч долларов в год. Сумма компенсации для топ-менеджмента исчислялась десятками миллионов. Когда Бланкфейна спросили об этом, он в ответ задался риторическим вопросом: «Возможно ли иметь слишком много амбиций? Возможно ли быть слишком успешным?» Что же касается его команды, то «я не хочу ограничивать их амбиции. Мне трудно обосновать ограничения их компенсации».

Впрочем, самая эффектная и цветистая риторика зазвучала чуть позже. Бланкфейн настаивал, что он всего лишь банкир, «делающий работу Бога»[910]. Эта фраза разошлась по сети в считанные минуты после публикации. Она, казалось, воплощала все, что было не так со сверхбогатыми банкирами XXI века. Потом Бланкфейн заверял, что он просто пошутил. Был ли это пример чрезмерного высокомерия или самоиронии? В каком-то смысле скорее второе. При всей своей дерзости и напыщенных рассуждениях Бланкфейн не столь склонен к хвастовству, как большинство его коллег. Вместо того чтобы гордо рассекать моря на суперяхтах, он чаще сидит дома с женой и читает исторические книги. Другие банкиры говорят о боге в более заунывной манере. В те дни, когда Бланкфейн дал свое злосчастное интервью, глава банка Barclays Джон Варли сообщил аудитории, собравшейся в церкви Сент-Мартин-ин-зе-Филдс в центре Лондона, что банки — хребет экономики и что бонусы необходимы, потому что «кадры чрезвычайно мобильны». Прибыль, настаивал он, используя забавное и яркое выражение, «не есть нечто сатанинское».

В 2010 году Бланкфейн стал инициатором создания Комитета по новым деловым стандартам, который должен был следить за этической основой крупных финансовых решений банков. Но для тех, кто видел эту деятельность крупным планом, подобные инициативы — не более чем прикрытие, цель которого убедить политиков, что Goldman Sachs изменился и вернулся к своим более здоровым корням. В марте 2012 года один топ-менеджер попытался развеять наивные представления, что подобное переосмысление действительно произошло. В день своего увольнения Грег Смит, вице-президент банка, написал авторскую колонку в New York Times. Он утверждал, что методы банка болезненны и деструктивны: «Я совершенно убежден, что падение морального уровня фирмы превратилось в самую серьезную угрозу ее долгосрочному существованию». Обвинения Смита стали громкой новостью и породили спекуляции, будто уязвленного Бланкфейна под благовидным предлогом выставят вон, чтобы банк мог подправить репутацию. Но Бланкфейна явно недооценивали.

Если в Соединенных Штатах власти все-таки попытались ввести дополнительное регулирование и контроль, то в Британии надзор за банковским сектором и отмыванием денег был куда более вялым (см. Главу 12). Во времена диких 80-х, когда Маргарет Тэтчер, кажется, уловила общественные настроения, продавая муниципальное жилье, убеждая обычных людей покупать акции и распространяя мечту о больших деньгах, Лейбористская партия заключила, что ей следует принять совершенно некритичный подход в защиту бизнеса, чтобы снова играть какую-то роль в парламенте. В 1997 году, когда к власти пришел Тони Блэр, он, как и клинтоновские демократы в США, продолжил процесс дерегулирования и восхваления богатства. По поводу богатейших людей Блэр произнес следующую знаменитую фразу: «Я не для того пришел в политику, чтобы заставить Дэвида Бекхэма платить больше налогов». Речь шла, конечно, не только о звездах футбола, но и о банкирах.

В 2004 году, в середине второго премьерского срока Блэра, писатель Энтони Сэмпсон, наблюдавший за общественными тенденциями, заметил: «Центр этой Власти сместился из парламента и кабинета министров в сторону корпоративных залов заседаний. Новые ее участники демонстрируют способность, характеризующую любой успешный истеблишмент — способность заботиться о подобных им»[911]. Он отмечал, что для этой группы людей провал приводил не к наказанию, а к крупным выплатам и новой работе. Эндрю Адонис, бывший министр-лейборист и один из видных мыслителей партии, написал в своей книге «Миф о бесклассовом обществе»:

Супер-класс, как средневековое духовенство и викторианские фабриканты, стал не только защищать, но и верить в справедливость своего новообретенного богатства и статуса. Опираясь на обновленную официальную идеологию (которую даже «новые лейбористы» не осмеливаются подвергать сомнению), восхваляя финансовые награды как критерий успеха и экономического роста, отвергая послевоенные идеи о социальном согласии, профессиональная и управленческая элита к концу 1980-х уже не считала нужным оправдываться из-за взрывного роста разницы в доходах и не была готова почти ни к каким социальным неудобствам и уступкам.

Адонис отмечал, что лейбористы игнорировали рекомендации, нацеленные на ограничение вознаграждений членам совета директоров и на усиление конкуренции в секторе финансовых услуг.

В Британии в эпоху Блэра и Брауна политическая элита почитала банкиров. Поскольку экономика страны все больше зависела от финансового сектора, а Лондон должен был оставаться важнейшим финансовым центром Европы, постоянно растущие и расширяющиеся банки казались неотъемлемой частью успешной британской истории, особенно на фоне продолжающегося упадка больших производственных компаний. Лондон пользовался своей репутацией двигателя национальной экономики.

Эта зависимость лишь выросла, когда Блэра сменил Гордон Браун. Он неустанно расхваливал банки, в том числе Lehman Brothers, чью европейскую штаб-квартиру он торжественно открывал в Кэнэри-Уорф[912]в апреле 2004 года:

Я бы хотел отдать должное тому вкладу, который вы и ваша компания внесли в процветание Британии. За свою 150-летнюю историю Lehman Brothers всегда оставался инноватором, финансируя новые идеи и изобретения еще до того, как другие начинали осознавать их потенциал. И часть величия не только Lehman Brothers, но и Лондона заключается в том, что когда мировая экономика открылась, вы преуспели, не цепляясь за долю на небольшом защищенном национальном рынке, но всегда стремясь к большей и большей доле растущего глобального рынка[913].

Нескольких высокопоставленных банкиров Браун включил в правительственные комиссии. С некоторыми из них он дружил. Своим учителем он считал Алана Гринспена, а налоговые доходы от банков полагал благом, которое помогает улучшить работу государственных служб. Что еще смешнее, он уверился в том, что гениально раскрыл секрет вечно растущего рынка. Дни бумов и спадов, как-то сказал он, уже в прошлом.