Читать книгу "Внучка берендеева в чародейской академии - Карина Демина"

Держуся.

Сумею… за-ради бабки и Станьки, которой страшно, куда страшней, чем мне, ведь дите ж горькое. За-ради Ильи, он тоже боится, но страху не выкажет и помираючи. Негоже боярину дрожать… за-ради Лойко, глядишь, и сложится у него со Станькою…

…и за Арея…

Я должна была сказать… важное сказать, такое, об чем молчала, себе не доверяя, а теперь вот поздно… и сердцем почуяла, как вспыхнуло пламя.

Не сразу. Сначала щит истончился, человека выпуская.

Одного.

По своей воле, по плану безумному, коий прежде казался едино возможным, а ныне представлялся глупостью неимоверною. Мы тогда сблизи тварь не видывали… а тут… где человеку силою с ней помериться?

Я закричала.

Закричала бы, когда б сумела… кинулася б на плечи, повисла б с воем… не пустила б…

Пустила.

Куда мне удержать, да и… не можно… у него свой долг.

Я не видела… не хотела видеть, да разве скроешь такое? И снежный зверь, взревевши радостно, яростно, поспешил обнять добычу. Он, подгоняемый чужою волей и собственным голодом, чуящий кровь близкую, навис над Ареем.

Качнулся.

Обнял огроменными лапами своими, норовя подмять, заломать.

А человек обнял зверя, ласково, как друга ближайшего, и пальцы вцепились в косматую шерсть. Кровью запахло… и крик мой клокочущий в горле застрял.

Нельзя.

Потом… коль жива останусь, и отплачу, и откричу. А ныне… щит держать надобно. И думать, что… быть может… может, и выйдет.

Арей вспыхнул.

И пламя его было синим… никогда не видывала, чтобы пламя было синим… рыжее, рудое… темное, когда в гончарное печи аль в горне кузнечном, куда дядька Ильяс позволил заглянуть. То пламя жаром дышало за десять шагов…

А нынешнее снег мигом вытопило.

И землю иссушило.

Дыхнуло в самое лицо, лицо это опаливши. И кажется, Илья рукою закрылся.

— Силу бери!

Он кричал, да только разве услышишь в умирающей метели, которая сама заходилась в агонии… и отпрянул снежный зверь.

Да только не отпустил человек.

Крепко вцепился.

— Силу…

Я слышала сквозь сухой треск огня и шипение воды, сквозь полный обиды голос подгорное твари…

— Бери!

Лойко сунулся за черту круга, но остановлен был.

— Так ты ему не поможешь. — Илья одернул на себя. — Возьми за руку… попытаюсь внешний поддерживающий построить… только я…

— Строй!

— Я про него читал лишь…

— Давай уже… Зося, щит…

Держу.

И не так тяжек он, устоявший пред метелью, сколь тяжко самой стоять по эту вот черту. Сердце туда рвется… шагнула бы, бегом бы побегла… сама бы вцепилась в ледяную тварь, ежели б помогло…

И кажется, плачу.

Ничего.

Случается… потом подумаю…

Щит.

О щите думать надобно.

Не о том, что пламя синее выцветает… и что ныне за ним человека разглядеть можно… не о том, что Илья чертит на земле пальцем символы, спешно, губами шевелит, про себя проговаривая, да чует — не успевает… не о том, что Лойко на зверя глядит да бесится, разумея, что этот враг не по силе евоной…

А зверь, зверь бы бросил неудобную добычу.

Больно ему.

И уйти бы, уползти в ледяную свою берлогу, раны зализать, да… гонит воля человека, спеленала, заставляет… и стоит зверь.

Душит.

Хрипит, не то водой, не то кровью своею, изо льда выплавленною да вскипевшей, давится. Но снежные когти крепко вошли в Арееву спину… и алое течет, мешается с грязью, с водой…

Не смотреть.

Щит держать, потому как вылетели из-за лесу конники… несутся, взбивают копытами конскими что снежную пыль, что кровавую грязь… и стрелы поднялись роем.

Взвились.

Впились в щит, пробуя на прочность.

— Зося…

— Удержу! Помоги ему…

…помог бы.

Илья бледен, пальцы в землю вошли, в переплетение символов. И сам изогнулся, рот приоткрыл, а изо рта того слюны нить тянется, и чую, как уходит Ильюшкина сила в землю.

А через землю…

…дойдет ли?

Конники мимо пронеслись, да Лойко извернулся, в спину по стреле послал. Немного их осталось, да сколько уж хватит. А как развернулись вновь на нас, то и, оскалившись, закрутил воздушную плеть…

…сколько сил хватит.

Хватает.

У меня пока хватает…

И вновь кричат… а я уж не разберу, кто… всадники валятся на снег, кувыркаются, дразня запахом свежее крови, легкое добычи подгорного зверя.

Он почти обезумел от боли.

Ослаб.

Отполз… и выскользнул из пут чужого разума. Я почти услышала, как рвется тонкая нить, связывающая звериную волю с человеческой. И подгорная тварь, ощутив свободу, вскидывается, выворачивается наизнанку, желая одного — стряхнуть неудобную добычу.

И Арей, который, будь силы, не отпустил бы ее, падает.

Не человек.

Кукла.

Нельзя смотреть… не туда…

Валится на четвереньки Илья, мотает головой, а из ушей, из глаз ползут алые ручейки… он сглатывает слюну, но та тянется, связывая его с землею, с рунами. И не удержавшись, Илья падает в снег.

Лицом.

Станька его подымает, кажется, льет в горло из фляги, той самой, которую Лойко берег. Пригодилась, стало быть. Лойко же отбрасывает пустой колчан.

Плеть его водяная ломит воздух, ибо всадники кружат, вьюжат… с дюжину их осталось… были б на ногах, управилися б, а тут… Арей лежит и не двигается… и погас почти…

А подгорная тварь застыла над ним.

Поводит лобастой опаленною башкой, ноздри вздрагивают, и в проталинах глаз видится мне… что только не привидится перед самым порогом?

Если пойдет на нас, щит не удержит…

Но тварь вдруг поворачивается, очень медленно, будто нехотя или не разумея, что именно творит. Она топчется, нюхает воздух, а после вдруг взмахом могучей лапы поддевает всадника вместе с лошадью. И когти-иглы пробивают обоих насквозь. Кровь льется в раззявленную пасть, а пасть раскрывается воронкою, втягивая и коня, и человека… живыми… вновь кричат, и оставшиеся конники коней нахлестывают, спеша убраться.

А тварь, сыто заурчав, тянется за ними.

Она идет тряскою рысцой, неспешно вроде, но и…

— Будем надеяться, ей хватит… — Лойко все ж опустился на снег. — Я пустой… но живой… знаешь, Зослава, никогда еще себя настолько охеренно живым не чувствовал…