Читать книгу "Три заповеди Люцифера - Александр Овчаренко"

Ветер был попутный и «Гермес», словно застоявшийся боевой конь, резво взял с места.

Когда мы обходили английский дредноут, я, стоя на мостике, преувеличенно вежливо отдал честь горстке английских моряков, оставленных на судне для несения вахты. На судне был только один дежурный офицер, так что противостоять нашему выходу из акватории порта они, естественно, не могли.

По прибытии в Петербург, я, как и положено, подал в Военно-морское ведомство подробнейший рапорт. Начальство моими действиями осталось довольно, даже обещали к ордену представить, но представление где-то в министерских кабинетах затерялось, зато команда нарекла меня Морским Лисом. Вот с тех пор я это прозвище вместо ордена и ношу! И скажу Вам без всякого лукавства, премного этим доволен!

Глава 18

11 час. 25 мин. 30 ноября 20** года,

г. Москва, ул. Осенняя

«Партийный казначей» Юлий Петрович Соломин жил на улице Осенняя, поэтому добираться к нему решили на такси. Накануне финальной части операции, Калмыков провёл с напарником беглый инструктаж.

— Я с ним был ранее знаком, но то, что он является хранителем партийной кассы — только моё предположение.

— Ясен пень! — встрял в разговор Тушкан. — Такие сведенья не афишируют, но какие-то зацепки имеются?

— Имеются, — подтвердил Климент Михайлович. — Юлий Петрович пользовался безграничным доверием нашего руководителя, которого между собой мы называли Сталинский сокол. Только он знал всех «казначеев» лично, и работали они только по его указаниям. Причём указания он давал устно, лично «казначею», и, разумеется, без свидетелей. Только после этого «казначей» приступал к проводке денег. Насколько я знаю, очень крупные суммы несколько дней перебрасывались со счёта на счёт и отследить их практически было невозможно. В конце этой финансовой операции деньги оседали на счёте у того лица, на кого указывал Сталинский сокол. Работали, как ты теперь понимаешь, по безналичному расчёту. Наша с тобой задача заставить Соломина перевести деньги на счёт, который мы ему укажем. Есть у меня за границей небольшие накопления в твёрдой валюте, но этого для постоянного проживания за границей мало. Вот мы на этот самый счёт наши денежки и перебросим.

— А ты можешь в этом банке открыть ещё один счёт, но уже на моё имя?

— Можно, но зачем?

— Понимаешь, компаньон, есть у меня предчувствие, что после того, как «бабки» лягут на счёт в только тебе известном банке неизвестно какой страны, мне предстоит очень долго тебя вылавливать по всей Европе.

— Не доверяешь?

— Опасаюсь!

— Ладно, пусть будет по-твоему: деньги делим «фифти-фифти» и разбрасывает по разным счетам. Доволен?

— Довольным я буду после того, как «баксы» у меня в руках зашелестят!

Такси отпустили возле одиноко стоящего на взгорке дома. Раньше здесь жили люди приближённые к Особо Важной Особе, да и сама Особа тоже проживала здесь. После очередных выборов свита сошедшего с политической арены пожилого лидера как-то сама собой рассосалась, и теперь в доме, судя по неубранной возле подъезда пожухлой листве, жили люди хоть и не бедные, но от реальных рычагов власти удалённые. Квартира Юлия Петровича находилась на первом этаже.

— Он всегда жаловался на больные ноги, — прокомментировал Климент Михайлович, глядя на зашторенные окна квартиры Соломина.

— Кажись, дома-то никого нет, — шмыгнул носом Тушкан.

— Здесь он! — уверенно сказал Калмыков. — Здесь. Куда ему, старому пройдохе, деваться? Жена сразу после Брежнева умерла, дети за границей отцовские деньги проедают, а друзей у него отродясь не было. Он и раньше затворником был, а сейчас…! — и Калмыков, не закончив фразы, обречённо махнул рукой.

В подъезд они вошли беспрепятственно: ни охраны, ни бабушки-консьержки в подъезде не было. Да и дверь в квартиру бывшего партийного функционера оказалась деревянной и какой-то безликой, даже без номерка.

Тушкан присел на корточки, профессионально исследовал замок, и лишь после этого тронул ручку двери. К удивлению подельников, квартира оказалась незапертой.

— Совсем плохой стал, — покачал головой Климент Михайлович. — Квартиру запереть забыл.

— А чего ему опасаться? — зло произнёс Тушкан. — Привык, что его всю жизнь, как Госбанк, охраняли! — и, сплюнув сквозь зубы, решительно переступил порог.

— Есть кто живой? — громко произнёс Калмыков, после того, как они с Тушканом оказались в просторной прихожей. В ответ раздалось старческой покашливание и звук шаркающих шагов. Юлий Петрович медленно, держась ладонью за больную поясницу, вышел из комнаты.

— Ну и гриб! — изумился Тушкан, грядя на иссохшую скрюченную фигуру хозяина квартиры и нестриженные седые пряди порядком поредевших волос. — Да я его соплёй перешибу!

— Тише! — прошипел Калмыков, не отводя взгляда от бывшего товарища по партии.

— Кто здесь? — дребезжащим голосом спросил Соломин и достал из кармана халата очки в старомодной роговой оправе. — Да никак это ты, Климент Михайлович, пожаловал?

— Удивлён? — насмешливо уточнил Калмыков.

— Более чем! — проблеял отставной партийный функционер. — Ты ко мне и в лучшие времена не часто заглядывал. — Знать, и тебя судьба достала, раз ты обо мне на старости лет вспомнил.

— В квартиру пустишь, или так и будем в прихожей разговаривать?

— Проходи, чего там! Хотя чует моё сердце, что не с добром ты ко мне прибыл, — и Соломин выразительно покосился на Тушкана. Тушкан открыто проигнорировал замечание Соломина и по-свойски повесил в гардероб потёртое пальто рядом с некогда модной дублёнкой хозяина квартиры.

— Юлий! Мы друг друга знаем сто лет, поэтому давай не будем играть в прядки! — произнёс гость, когда они вошли в кабинет Соломина. — Мне нужен банк и номер счёта партийной кассы.

— А-а деньги! — проскрипел бывший аппаратчик. — А я гадаю, зачем ты ко мне вместе с уголовником пожаловал?

— Но, но! — дёрнулся оскорблённый Тушкан. — Ты, папаша, на поворотах потише! И за базаром следи!

— Ну, конечно, деньги! — проигнорировав замечание незваного гостя, продолжил Соломин. — Всё вокруг них крутиться, вот и ты, Климент, возжелал богатства. Нехорошо это! Нехорошо!

— Ты нам мораль не читай! — опять встрял в разговор Тушкан, который без приглашения устроился на кожаном диване. — Мы, Маяковский, и без тебя разберёмся, что такое «хорошо» и что такое «плохо».

— Ну, без меня вы вряд ли что узнаете, — вздохнул Юлий Петрович, усаживаясь за письменный стол.

— Не горячись, — попытался осадить подельника Калмыков, но Тушкана понесло.

— Отдай деньги! — с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, процедил Суслов. — Ты стар, жизнь уже прожита! Зачем тебе деньги? Отдай, по-хорошему прошу!