Читать книгу "Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни - Екатерина Владимировна Лобанкова"

к плохому самочувствию спокойно, как к обычной простуде. Болезненные ощущения не превышали его обычный уровень страданий.

Доктор, пришедший сразу на следующий день по просьбе Дена, прописал горячие ванны, которые вызвали обильное потоотделение. После этих процедур Глинка чувствовал себя легче.

Композитор находился под постоянным присмотром — сиделок и друзей. Несколько раз в день его навещал Ден, с которым Михаил Иванович продолжал рассуждать о фугах. Он просил его приходить еще чаще и часто до позднего вечера не отпускал от себя. Лежа в постели, он продолжал сочинять и принимал гостей. К нему приходили Кашперов с женой, с которыми он строил планы на будущее — либо весной 1857 года вернуться в Россию, либо дождаться сестры в Берлине и дальше отправиться жить во Францию или Италию, в полюбившиеся окрестности Комо[762].

Вскоре здоровье стало ухудшаться. Теперь его письма под диктовку записывал Кашперов. Он сообщал сестре, что болезнь «очень расходилась, но… все думают, что жизнь возьмет свое»[763].

В это время, 4 февраля, к нему приехал давний друг Владимир Одоевский, находившийся проездом в Берлине.

Услышав русскую речь в гостиной, Глинка, лежавший в постели, очень обрадовался. Они долго разговаривали.

В середине разговора Михаил Иванович с чувством сказал:

— Всякий день тебя благодарю, что ты надоумил меня познакомиться с Деном. Что за человек! Думал, что я что-нибудь в музыке смыслю. Но когда я поговорил с Деном, то припомнились мне твои слова, что мы в музыке кроме вершков ничего не знаем.

Он рассказывал о занятиях:

— Я ему сказал — вы забудьте, что перед вами сочинитель двух опер, трактуйте меня, как ничего не знающего школьника и начните со мною музыку с самого начала.

Несмотря на слабость и боли в легком, Глинка встал с постели и сыграл свою новую пьесу в строгом стиле духовной музыки.

Кашперов вспоминал, что больной продолжал шутить. За неделю до смерти он говорил доктору:

— Знаете ли, доктор, я гораздо более боюсь медиков, нежели самой болезни.

Далее Глинка начал жаловаться на боли в области печени, на потерю аппетита и, как следствие, физическую слабость. Он мучился рвотой, но лекарств не принимал. В результате Михаил Иванович почти ничего не ел в течение нескольких дней. Ден вспоминал позже, что его поддерживало «небольшое количество шампанского, то с водой, то без воды»[764].

За день до смерти, когда его утром одевали (надо заметить, что и до болезни Глинка пользовался помощью прислуги в наведении туалета), он шутил:

— Вооот, меня уже облекают в ризы.

Несмотря на собственную слабость, он пытался рассмешить своих сиделок, двух немок. Как-то раз он надел чепец одной из них и сказал Кашперову по-русски:

— Как же их не смешить, ведь тоска сидеть день и ночь с больным стариком!

Только 14/2 февраля, когда больной был окончательно утомлен болезнью и не проявлял никакого участия к происходящему вокруг, доктор Буссе объявил, что «болезнь внезапно приняла другое направление» — «жизнь больного в опасности»[765]. Но он утверждал, что Глинка отличается «необыкновенно сильным телосложением» и «больной умрет не вдруг»[766]. В этот день, услышав об опасных осложнениях, Глинка впервые охотно принял лекарство, прописанное доктором. Но оно не помогло…

3/15 февраля 1857 года в 5 часов утра Михаил Иванович Глинка скончался, «спокойно, без всяких видимых признаков страдания»[767]. Как вспоминал Ден (видимо, со слов сиделок, так как сам он не находился в это время с больным), за несколько часов до смерти он «потребовал подаренный ему матерью образок, поцеловал его молча, горячо молился, стал кроток и спокоен и остался так до той минуты, когда смерть внезапно его поразила»[768].

Парадокс судьбы, но Глинку, глубоко верующего человека, на чужбине перед смертью не напутствовал священник — не исповедовал и не причащал для очищения души от грехов, что необходимо для последнего пути истинного православного. Все это говорит нам о том, что никто из окружения не отнесся к болезни серьезно.

Ден утверждал, что Глинка, когда они разговаривали о смерти, настаивал на вскрытии (сложно сказать, когда они вели такие разговоры, видимо, уже в последние дни). Немецкий ученый исполнил все, о чем его просил русский друг. Вскрытие показало, что кончина последовала от «чрезмерного развития так называемого ожирения печени», так что, как заключил врач, «он, ни в коем случае, не мог долго жить»[769]. Сегодня это заболевание имеет название жирового гепатоза. При нем естественные клетки печени замещаются жировыми, в результате чего нарушается обмен веществ, неправильно распределяются питательные вещества, и больной испытывает постоянную интоксикацию.

Все тяготы похорон взял на себя Зигфрид Ден: он сообщил о смерти русского подданного в посольство и вызвал православного священника. 17 февраля в «Берлинской газете» появилось траурное объявление, вероятно, поданное им же, о том, что «скончался от хронического недуга русский императорский капельмейстер Михаель фон Глинка»[770].

Дом, в котором жил Михаил Иванович последние месяцы, входил в приход лютеранско-реформистского храма, поэтому он был похоронен на Троицком лютеранском кладбище. Погребение состоялось 18 февраля, как и полагалось по православной традиции, на третий день после смерти. На церемонии присутствовали Мейербер, Ден, Кашперов, дирижер Бейер, скрипач Грюнвальд, игравший ему в последнее время квартеты Гайдна по вечерам, чиновник из русского посольства, вероятно граф Петр Шувалов и др. Отпевание совершил прибывший из Веймара протоиерей Стефан Сабинин. Прежний протоиерей Василий Полисадов, с которым Глинка был хорошо знаком, как раз в это время уехал в Петербург, увозя с собой подарок от композитора для любимой племянницы.

Ден, согласно пожеланиям Шестаковой, поставил на его могиле временный простой памятник из силезского мрамора с надписью:

«Michail von Glinka.

Kaiserlicher russischer Kapellmeister»,

то есть «Михаэль фон Глинка, капельмейстер русского императора»{538}.

Роковая случайность? Или…

В России о смерти Глинки узнали только через девять дней. О случившемся Ден написал в письме Людмиле Шестаковой, получившей его 12/24 февраля. Известие, доставленное, как ей казалось, так поздно, поразило ее. Ден переслал ей также и наиболее ценные вещи Глинки: образок, подаренный матерью, портрет Оли и фамильный перстень. Шлафрок, который Глинка очень любил и в котором он умер, немецкий теоретик не отправил, так как посчитал его слишком старым.

Шестакова начала хлопотать о посмертных мероприятиях. С соизволения императора в храме Спаса Неруко-творного образа при Придворно-конюшенной части, где когда-то отпевали Пушкина, состоялась панихида. Прощание с Глинкой на родине превратилось в масштабное действо, свидетельствующее о его известности, его большом почитании среди широкой публики. Информация о панихиде была распространена в прессе. Несостоявшийся либреттист Василько-Петров