Читать книгу "Магия отступника - Робин Хобб"

— Теперь ты рад, что я не пошла налегке? — спросила Оликея, лукаво взглянув на него. — Иначе нам пришлось бы ужинать сырыми грибами.

— Ты поступила мудро, — признал он, и впервые за долгие недели ее лицо озарила искренняя улыбка.

Оликея не стала изощряться, но варево вышло горячим и вкусным. Они вместе поели прямо из котелка, запивая еду чистой холодной водой. Мальчик-солдат не вполне насытился — редкая трапеза набивала его желудок до отказа, однако утолить голод ему удалось. К тому времени, как они покончили с ужином, последние отблески заката погасли и ночная тьма сгустилась вокруг них. Оликея подкинула в костер дров, так что пламя радостно заплясало, а потом устроилась на сооруженном им земляном ложе. Когда она скользнула под одеяло, в мальчике-солдате от ее близости проснулось желание. Прежде чем он успел к ней прикоснуться, Оликея прижалась к нему.

Она любила его с той же раскованной страстью, что и в тот день, когда впервые соблазнила меня. Они были одиноки и связаны общим стремлением: возможно, большего и не требовалось, чтобы они, хоть одну ночь, казались парой влюбленных. Когда они утолили страсть, на смену его обессиленности и боли в суставах пришла чистая усталость. Оликея лежала, прижавшись щекой к его груди, а он гладил ее длинные влажные волосы. Оба молчали; быть может, им наконец хватило мудрости понять, что бывают ситуации, когда слова способны лишь все испортить.

Их разбудил утренний свет, просачивающийся сквозь молодую листву. Оликея быстро раздула уголья и приготовила обильный завтрак из остатков прихваченной с собой еды. Собранные вчера грибы она приберегла до утра и теперь накормила ими мальчика-солдата. Тот с признательностью ощутил прилив свежих сил. Они не избавили его полностью от боли в спине и икрах, но ему удалось подняться на ноги без стонов. Оликея залила костерок водой из ручья, он вскинул на плечо узел с сокровищами, и они двинулись дальше.

К полудню они уже слышали барабанный бой и, изредка, возгласы и протяжные жалобные крики танцоров Кинроува. Магия усталости и печали, обращенная на гернийцев, чем-то напоминала запахи пищи, подхваченные летним ветром.

— Мы почти пришли, — с облегчением заметил мальчик-солдат.

— Звуки здесь разносятся далеко, как и магия, — покачала головой Оликея. — Говорят, Кинроув тщательно выбирал место для танца, чтобы лес и долины усиливали магию. Нам еще идти и идти, но к вечеру будем уже там.

Постепенно шум и присутствие магии становились все заметнее. Если бы мальчик-солдат позволил себе, он мог бы ощутить страх и уныние, которыми веяло от танца. Звук непрерывно бил по его чувствам. И хотя магия была обращена не на них, приближаться к ее источнику было не проще, чем идти по реке против сильного течения. Она высасывала силы из мальчика-солдата. На лице Оликеи отразилась суровая решимость, и она двинулась вперед. Музыка создавала нечто обратное быстроходу: казалось, минула вечность, прежде чем они преодолели пологий подъем и приблизились к паре вялых часовых, поставленных Кинроувом у тропы. С полдюжины спеков мялись поблизости — возможно дожидаясь своей очереди пройти.

Поначалу этот сторожевой пост показался мне смехотворным. Зачем охранять самый очевидный путь к летнему лагерю Кинроува? Обойти пару ленивых часовых и подобраться к цели со стороны леса ничего не стоило. Но чем ближе мы подходили к заставе, тем менее охотно двигались ноги мальчика-солдата. Когда мы наконец оказались рядом с часовыми, ему уже казалось, что он продирается сквозь вязкую смолу. Только тут я сообразил, что весь лагерь окружен магической преградой, как и около ярмарки: часовые не столько охраняли тропу, сколько открывали проход. Подойти к ним и попросить, чтобы тебя впустили, можно было только здесь.

Когда мы медленно приблизились к часовым, я убедился, что люди, ждущие позволения войти, явно подошли сюда не только что. Они сидели на корточках или стояли, не сводя глаз со стражей, и напоминали собак, выпрашивающих подачку со стола. Чуть в стороне тлел небольшой костерок. Рядом лежали скатанные одеяла и чьи-то пожитки. Я угадал в этом своего рода жалкую осаду и задумался, как долго она уже длится.

Пока мы поднимались по тропе, один из часовых заметил нас и тут же пихнул в бок другого. Оба выпрямились, вскинули луки и взяли нас на прицел. Первый вытянул шею, смерил нас пристальным взглядом и что-то буркнул товарищу. Тот надул губы — так спеки выражают несогласие. Все время, пока мы приближались, они, закаменев лицами, не сводили с нас глаз.

— Они нас пропустят? — прошептала Оликея.

— Пропустят. Но на этот раз моя очередь просить тебя помолчать, пока я веду переговоры.

Оликея с сомнением покосилась на него, но спорить не стала.

Они остановились в дюжине шагов от часовых не из-за того, что те им угрожали, а просто наткнувшись на преграду. Неожиданно на мальчика-солдата нахлынули усталость и боль, и он вдруг спросил себя, зачем ему понадобилось тащиться сюда. На что он рассчитывает? Или он не верит в Кинроува, величайшего из великих? Мальчик-солдат покосился на Оликею. Ее лицо выражало то же замешательство. Она в ответ вопросительно глянула на него. Я раньше них понял, что происходит.

— Назад, — мысленно прикрикнул я на мальчика-солдата. — Думаю, пары шагов хватит, чтобы выйти из-под воздействия преграды.

Не знаю, услышал он меня или просто собрался уйти. Но, отступив на два шага, он вдруг затряс головой и развернулся кругом. Он поймал Оликею за плечо и удержал ее на месте, а потом перевел взгляд на часовых.

— Я хочу видеть Кинроува, — объявил он. — Передайте ему, что мальчик-солдат Невар пришел сюда и желает говорить с ним. Скажите Кинроуву, что это вопрос крайней важности.

Они даже не переглянулись.

— Тебя не примут. Кинроув дал нам это понять. — Стражник чуть помолчал, а потом добавил: — И знай, великий. Магия Кинроува замедлит тебя и все, что ты можешь в нас бросить. Однако на наши стрелы это не распространяется. Они полетят так же быстро и метко, как и всегда.

— Я принес ему дары, — продолжил мальчик-солдат так, словно не расслышал угрозы.

Он опустил свою ношу на землю, развязал узлы и развернул одеяло, открывая содержимое их взглядам. Часовые попытались подойти и заглянуть туда, но им, как видно, помешала все та же преграда. Они вытянули шеи и выпучили глаза, когда он начал ворошить груду сокровищ. Прочие просители подтянулись ближе и разинули рты, сообразив, что все это богатство он принес в потрепанном одеяле. Когда его рука коснулась спрятанной в мешочек статуэтки, он замешкался, а затем протянул ее Оликее.

— Думаю, ты лучше знаешь, что с этим делать, — пояснил он.

Она взяла амулет, и что-то в ее лице дрогнуло. В глазах вспыхнул сдержанный блеск удовлетворения, с каким Эпини обычно вскакивала на ноги, чтобы объявить о победе в партии тоусера. Оликея не стала открывать мешочек, она прижала его к груди обеими руками и улыбнулась часовым.

— Не говорите Кинроуву, что я хочу его видеть. Скажите Галее, что Оликея, кормилица Невара, стоит перед вами и держит в ладонях драгоценнейшее сокровище своего сердца. И если она убедит Кинроува принять нас и выслушать, она его получит. Навсегда.