Читать книгу "Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд"

* * *

Когда читаешь книги о Рихарде Зорге, Киме Филби, Вильяме Фишере-Абеле; Джордже Блейке, Леопольде Треппере и других людях с романтичной профессией разведчиков по-нашему, или подлых шпионов по-ихнему, то постоянно натыкаешься на сравнения в превосходной степени, типа: «шпион столетия», «агент века», «операция-фантастика» и т. п. О провалах говорят очень даже скромно, начальники стараются без нужды на эти темы не вещать. Помните, в московских трамваях у окон обязательно есть надпись «Не высовываться», а в метро у дверей — «Не прислоняться»? Высунешься с откровениями не туда, прислонишься близко к правде не там, где велено, — и амба, кислород перекроют и из обоймы системы или подсистемы вылетишь. Когда у нас впервые серьезно заговорили о «Красной капелле», или «Красном оркестре», а произошло это в 1974 году, и я это связываю с именем профессора А. Бланка (Бланк А. В сердце Третьего рейха. М.: Мысль, 1974), то затем в газетах запестрело: «бесстрашные антифашисты», «герои Сопротивления», «несгибаемые борцы», «трусливые судьи: смерть героям» и т. д. По правде говоря, смерть сотен участников «Красной капеллы» предопределила только одна шифротелеграмма из Москвы, из Центра, от Директора. У меня почему-то этот вездесущий и политически всепогодный Директор ассоциируется с «паном бухгалтером» из гротескного политбюро — «Кабачка 13 стульев» Помните? Такой же путаник. В противовес условному заголовку к статье о гибели «Красной капеллы»: «Антифашисты XX века», я бы предложил — «Жертвы века социализма». Ведь вначале терроризм на одной шестой земли уничтожил то, что называли социализмом (при терроризме социализма вообще быть не может, отсюда «то, что называли»), т. е. условность отбросили, форму, название — оставили, образовался тоталитаризм. Этот монстр уничтожал все, вплоть до антифашистских иностранных борцов: вспомните гибель членов иностранных компартий в Москве, интербригадовцев из Испании, довоенную передачу НКВД «партайгеноссе» из гестапо на мосту через Буг немецких антифашистов, в том числе евреев, перебравшихся из гитлеровской Германии к родному Сталину. В результате террора человеческие ценности оказались ниже нулевой отметки, обрели знак минус, стали величиной отрицательной, поэтому человеческие жизни перестали браться в расчет: сталинский лозунг «незаменимых нет», советские концлагеря — в Гёрмании в лагерях печи для сожжения после удушения. Палачи соревновались. Между прочим, первую душегубку изобрели в Москве в УНКВД, но это так, для установления приоритетности. Образовалась философия нищеты, такого бытия, когда человек, по «гениальному» определению Сталина, стал лишь одним из элементов производительных сил, приводящим в движение орудия производства (читайте главу IV «Краткого курса»), и только. На этом его функции исчерпывались. Ну еще деторождение, конечно. Но это кому позволят дожить до рождения ребенка, а не стать лагерной пылью, по выражению Л. П. Берия. Вот эта призма восприятия людской жизни (пока работаешь — тяни, помрешь — так незаменимых у нас нет) и доминировала со времен Великого Октября, через Великую Отечественную и вплоть до Чернобыля. Это стало философией масс. Люди отучились мыслить иными категориями: запомните, что на Восточном фронте на одного павшего в боях немца приходилось четырнадцать наших ребят, и ничего, как говорили Сталин, Хрущев, Брежнев и т. д., выстояли и победили. Никто не забыт, ничто не забыто? Крылатая фраза по форме, вранье по существу. А Чернобыль? А понапиханные кругом другие атомные станции, которые еще ждут своего часа «X», когда они сыграют свои похоронные марши. Помните у А. П. Чехова: если ружье висит на стене, то в последнем акте оно выстрелит. Перефразируйте насчет атомной станции по академику Александрову: она взорвется. И все это из-за формулы, что ценность человека — величина отрицательная, и равнодушия полнейшего…

Так вот, Леопольд Треппер, резидент-нелегал военной разведки в Западной Европе, в частности во Франции, Германии и Бельгии до и во время войны, привлеченный в 30-е годы к сотрудничеству самим Яном Берзинем, в своей книге «Большая игра» рассказывает, что вначале, напав на линии активного радиообмена между Москвой и радистами «Красного оркестра» в Европе, немцы не могли расшифровать перехваченные радиограммы: они их попросту складывали, о ключе к коду — книге «Тайна профессора Вильмана» — они не знали. Но затем 17 мая 1942 года книгу обнаружили, и тогда известный математик доктор Фаук приступил к чтению ста двадцати (!) перехваченных депеш, ждущих часа открытия их интимного содержания. 14 июля 1942 года Фаук с ассистентами читает одну из телеграмм — приговор к смерти руководителям «Красной капеллы» в Берлине, подписанный паном Директором. Прочитаем текст и мы: «KLS из RTX 1010–1725 99 wds gbt от Директора Кенту. Лично. Немедленно отправляйтесь Берлин трем указанным адресам и выясните причины перебоев радиосвязи. Если перебои возобновятся, займитесь радиопередачей лично. Работа трех берлинских групп и передача сведений имеют огромное значение. Адреса: Нойвестенд, Альтенбургер аллее, 19, четвертый этаж справа, Коро. — Шарлоттенбург, Фредериция штрассе, 26-а, третий этаж слева, Вольф. — Фриденеу, Кайзерштрассе, 18, пятый этаж слева, Бауэр. Здесь напомните «Уленшпигеля». Пропуск: «Директор». Ждем сообщения до 20 октября. Новый план (повторяем новый) касается всех трех станций gbt ar KLS из RTX» (Треппер Л. Большая игра. М.: Политиздат, 1990. С. 154).

Итак, противником по войне были получены действительные адреса руководителей всей разведгруппы «Капелла»: Шульце-Бойзена, Арвида Харнака и Адама Кукхофа; а также их псевдонимы.

Я не знаю, кто был Директором в тот момент и чьей подлинной подписью была завизирована шифровка. Но то, что Директор оказался дебилом, — это точно. Не знать, что телеграммы не только шифруются, но и расшифровываются? Указать подробные адреса всех трех руководителей сразу, причем с точностью до «этаж слева», «справа» и псевдонимами адресатов?! Идиотизм полный. Гестапо в лице тогда еще штандартенфюрера Фрица Панцингера, начальника отдела IV А (за разгром «Красной капеллы» он получил звание оберфюрера) не торопилось брать троицу. За ними, как водится, выставили наружное наблюдение, организовали слуховой контроль, выявили максимум сообщников. Но… ищеек поджидал инфарктной степени удар: в службе Фаука тоже работал человек Шульце-Бойзена, математик по имени Хорст Хайльман. Он, к несчастью, узнал о расшифрованной телеграмме только 29 августа 1942 года, почти через полтора месяца, но все же сразу позвонил Шульце-Бойзену домой, а тот, как назло, отсутствовал. Хайльман предупредил, чтобы руководитель ему перезвонил. Рано утром 30 августа Шульце-Бойзен позвонил в кабинет Хайльману, а там снял трубку… сам доктор Фаук, случайно туда зашедший и услышал: «Говорит Шульце-Бойзен…» Фаук ошарашен, он бросился в отдел Панцингера, там паника: еще бы, вон куда «Красная капелла» залезла! Шульце-Бойзена забрали тотчас, с 30 августа пошли аресты, в застенках гестапо через три недели оказалось 60 человек, а к началу 1943 — уже 150 антифашистов ждали своей участи.

Треппер приводит еще целый ряд головоломных ляпсусов Центра и Директора. После невероятных испытаний, бегства из рук специально созданной в Париже «Зондеркоманды «Красный оркестр», гибели многих соратников, Л. Треппер прибыл в Москву. Куда точнее? В подвалы Лубянки, в камеры Лефортовской тюрьмы. До мая 1954 года он отбухал почти десять лет лишения свободы: Директора ведомства не могли ему простить, что уж он-то знал им цену. Они и пальцем не пошевелили, чтобы добиться его освобождения, более того, засунули туда же, на Лубянку, и Шандора Радо, своего резидента в Швейцарии, по кличке Дора (переставьте слоги и получите «Радо»), который передавал в Центр, извините, Директору, сведения аж с узла связи ОКВ (Оперативного командования Германии). Представляете? Когда Треппер в 1974 году закончил и опубликовал свою книгу «Большая игра», а еще раньше в 1967 году о «Красной капелле» написал французский юрист и публицист Жюль Перро, и Директора стали мастерить фонтаны крокодиловых слез на Лубянке и в «Аквариуме» (перебежчик, предатель из ГРУ Виктор Суворов уверяет, что у военной разведки такое устоявшееся прозвище). И вот из фонтанов заурчало и полились самые олегопоповские клоунские струи из затуманенных счастьем победы в тайной войне очей: «Ах антифашисты XX века, ох доблестные разведчики, предсказатели немецких ударов под Сталинградом и Курском. Долой фашистское правосудие! Позор фашистским палачам!» Ну и все такое, в жанре героики с нашей стороны. А вот то, что к 1941 году и позже не осталось в обеих разведках, т. е. НКГБ и ГРУ, людей, способных мыслить профессионально, ибо всех и вся репрессировали — 40 тысяч военных и 20 тысяч энкаведистов, а те, что сели на их стулья, не могли через свои прямые извилины в штанах трансформировать энергию из старых кресел прежних хозяев до своих мозгов — на это Сталину с компанией было наплевать.