Читать книгу "Война за океан - Николай Задорнов"

Орлов с вышки рассмотрел, что на шхуне губернаторский флаг. Он проворно спустился и сказал, что прибыл генерал.

Глава двадцать вторая

ЛЕЙТЕНАНТ БОШНЯК

…Бошняк, литератор, натуралист, многократно осужденный за всякие провинности и преступления, потом выпущенный… и получивший в секретном порядке чин… Он хорошо говорил чуть ли не на всех языках, сумел втереться в разные тайные общества, и он сообщал графу Витту секретные сведения о заговоре.

Адам Мицкевич[90]

— Петровское зимовье, Николай Константинович! — сказал Римский-Корсаков, завидя вышедшего на палубу Бошняка. — День-то какой сегодня — прелесть! Вон видите, что-то похожее на батарею, а это, кажется, мачты «Охотска». Узнаете?

— Как же!

Прекрасный день. Именно в такой же солнечный день приехал сюда Бошняк. Сейчас ему с болью вспоминалось то время. И хотелось плакать от радости, что он сейчас увидит Екатерину Ивановну и Невельского, и, верно, ему будет снова совсем хорошо, как прежде. Нервы его успокаивались, и являлось такое ощущение, словно он начинал жить заново. Бывало, наговоришься с Невельскими, расскажешь им все, все выложишь, что на душе, и уйдешь к себе во флигель, ляжешь с какой-нибудь отрадной мечтой и уснешь сладко и спокойно. Казалось, и сейчас будет так же.

Он только чувствовал себя виноватым перед своими верными спутниками Парфентьевым и Беломестновым. Во многих передрягах бывал он с ними. В Де-Кастри вместе провели почти всю позапрошлую зиму, потом с ними же открывал залив Хади. Это честные и самоотверженные люди. Теперь он отделен от них, находится в отличной офицерской каюте, столуется в кают-компании вместе с генералом, у которого великолепный повар и готовятся разные деликатесы. А Парфентьев с Беломестновым помещены внизу, в жилой палубе. А когда умирали вместе с голоду, они отдавали последний кусок, спасали его в беде, вытащили однажды Бошняка из воды, когда он в море бил тюленей, чтобы добыть пропитание для умирающих, и провалился. «Всем делились, жили, как братья, и вот теперь я как бы чуждаюсь их. Странно устроено человеческое общество! Я не могу сидеть вместе с ними за столом. Зачем все это? Да они по многим своим качествам выше меня».

Первые дни Бошняк часто ходил к казакам в жилую палубу и проводил с ними гораздо больше времени, чем в кругу офицеров. Временами чувство своей вины и стыда особенно усиливалось. Но чем дольше продолжалось плавание, тем больше Бошняку хотелось проводить время в одиночестве, размышлениях, и поэтому он реже бывал у своих приятелей. Ему хотелось бы вообще избегать людей, но на судне это невозможно. Смех Муравьева и громкий смех вторившего ему Буссэ так и стояли в его ушах. Ему неприятно встречаться с губернатором. К Буссэ он испытывал чувство отвращения. Конечно, спокойней всего беседовать с казаками. Но Бошняку казалось, что очень они унижены, только не подают вида.

Плавание затянулось. В лимане все время садились на мель. Хотели было идти в Николаевск на соединение со штабом, но раздумали из-за этих же мелей. Но вот и Петровское.

В то время как Римский-Корсаков приветливо обратился к Николаю Константиновичу, тот увидел, что на баке появились его приятели-казаки. Бошняк не стал разговаривать с капитаном, повернулся и отошел.

— Как, брат Парфентьев, подходим?

— Да уж Орлов мыш видать! — ответил скуластый казак. Ветер треплет его отросшие светлые волосы.

— Слава богу! Вот и мучения наши оканчиваются.

Бошняк мысленно входил в интересы своих спутников, как им приятно будет возвратиться в семьи. Хотелось верить, что они счастливы. «А вот я думал, что все мои близкие испытывают неприятности оттого, что я рядом».

— Я виноват перед тобой, Парфентьев.

— Что вы, ваше благородие!

Казаки уже знали, что их Николай Константинович «не в себе» и что с ним надо обходиться помягче и поласковей.

— Нет, право! Я твои благодеяния всегда помню. Вот я тебе рассказывал про Россию. Знаешь, когда закончится война, я возьму вас обоих туда. Могу даже и сыновей ваших взять. Ведь я богатый человек. Поживете в имении, увидите, какая там жизнь, посмотрите, что такое яблоневые сады.

— Премного благодарен вам, Николай Конштантинович, — ласково, как с маленьким, говорил казак.

Подошел Беломестнов. Николай Константинович достал табак, и все закурили. На душе у Бошняка сейчас стало спокойно. «Мне так хорошо! — думал он. — Даже плакать хочется от этой душевной тишины. Как хорошо!»

Сколько было переговорено с этими верными товарищами в долгие зимние вечера, сколько они ему порассказывали о здешней жизни, учили ходить на лыжах, разводить костры, охотиться! Все это очень важно в жизни. Никогда и никому он так не был обязан, как им. Всю зиму боялся, как бы с ними чего не случилось. Оба выжили благополучно, он мысленно благодарил за это бога.

Берег приближался.

— Накат! — сказал Парфентьев, кивая на тяжелые волны, время от времени валом рушившиеся на берег.

На палубу вышел Муравьев. С ним Буссэ и офицеры. Донесся запах дорогих сигар.

— Обратите внимание, ваше превосходительство, какая льдина, — заметил Римский-Корсаков, показывая на белую громадину, видневшуюся на отмели острова Удд. — Я думаю, футов тридцать вышиной.

— Так в залив не пойдем? — подходя, спросил Бошняк.

— Да, встанем на рейде и будем на шлюпках высаживаться.

— Как подумаешь, что ночью можешь встретиться с таким мореходцем! — сказал Римский-Корсаков, глядя на ледяную гору. — Бр-р… — повел он плечами.

— Холодно еще тут! — сказал губернатор. — И это второе июля!

«А каково нам жилось здесь все эти годы!» — подумал Бошняк.

Загрохотал якорь. Судно стало в полумиле от песчаного вала, над которым видны были крыши и мачты. Муравьеву хотелось знать, тут ли Невельской.

— В такое волнение через бар пройти нельзя, ваше превосходительство, — сказал капитан. — Придется оставаться на рейде.

Муравьев знал, что такое местный накат. На море не очень заметно, а на берег рушится большая волна. Плавание вообще оказалось на редкость неудачным, шхуна так часто садилась на мель. Фарватер, не обставленный знаками, утеряли. В лимане бушевали штормы.

В Николаевске следовало решать вместе с Невельским и Казакевичем, где строить батареи, склады, как укрепить вход в реку, где и как расквартировать людей, которые останутся зимовать.

Волнение некстати, Муравьев хотел бы немедленно съехать на берег. Римский-Корсаков обратился за советом к Бошняку, не рискуя высаживать генерала при таком накате.