Читать книгу "Кадын - Ирина Богатырева"

Кадын смотрела со сдерживаемой веселой яростью, когда рассказ их был завершен.

– Камка была права! – воскликнула она. – Ты помнишь, Алатай, она сказала: ни живые, ни мертвые – вот каковы эти лэмо.

– Что? – удивился Алатай. Он ничего не понимал. – Лэмо служат древним Чу, мне давно это известно: они отправляют наших воинов к ним, чтобы те пожрали все, что некогда было человеком. Им же самим достается любовь и привязанность близких. – Она поднялась на ноги и расхаживала по шатру будто перед войском. Алатай и дева с восхищением смотрела на нее снизу вверх – в свете огня она была яростна и прекрасна. – Все, что положат они вместе со скарбом, вся их горечь утраты. Все это лэмо собирают с вещей, тем и живут. Они не люди, не духи. Они уходят под землю с нашим скарбом и не высовываются всю зиму и лето, питаясь этой любовью.

– А Чу? – спросила вдруг девочка. – Чу забирают души наших людей? Кадын обернулась и вгляделась в ее лицо. Алатай видел, что она знает ответ, но решает, стоит ли открывать то, что доступно лишь царям и камам. Наконец молвила:

– Нет, девочка. Душу человека никто не может забрать. Наша душа – это наша свобода. Это часть Бело-Синего. Никто не властен над ней, кроме нас и его.

– А после смерти? – не унималась дерзкая синица, и Алатай почувствовал за нее досаду. Но царь не гневалась, так же спокойно отвечала:

– И после смерти. Душа возвращается в Бело-Синее. Больше ей быть негде.

– Но что же тогда получают Чу?

– Они получают другое – свет нашего разума, память, опыт, все то, что человек хранит в теле. Они получают только тела.

– И нет счастливого мира под землей у Чу? – изумилась девочка.

– Об этом спроси трясогузку, – улыбнулась Кадын. – Он провожал лэмо осенью в их кочевье под землю, он знает, где они зимуют и есть ли там счастье. – Алатай почуял, как краснеет. Дева с удивлением обернулась на него, но он решил, что ни за что не станет на нее смотреть. Кадын потешалась, заливаясь негромким смехом. – Те, ладно, – сказала потом, отсмеявшись. – Повеселили вы меня в этот странный праздник. Но и вести принесли важные. Покончить с лэмо давно было нужно, и теперь я знаю, что делать. Сейчас идите. Завтра поедем в стан и станем лэмо судить.

Утром он проснулся от холода. Он лег на ночь у огня, завернувшись в один тонкий плащ. Ложась, думал, не уснет вовсе, так бились в сердце слова Кадын. Но стоило лечь и взглянуть на высокие ясные звезды, как дух его расслабился, и он уснул, не помня себя.

Он проснулся в густом тумане. Всю поляну, лежащую в низине, затянуло белым, молочным, плотным, будто покрыло шапкой. Алатай ночевал на склоне холма, но и сюда забрался туман, лежал вокруг, словно кто-то прял шерсть, и Алатай запутался в тюке. Костер не горел. На плаще, на каждой ворсинке висела круглая капелька росы.

Согреваясь, он обошел потухшее кострище и размялся. Других воинов уже не было рядом, верно, ушли считать коней. Только кто-то один все еще спал, завернувшись в плащ. Алатай не узнал по накидке и подошел ближе, чтобы разглядеть лицо. Воин спал навзничь, уронив голову к левому плечу и слегка приоткрыв рот, и Алатаю пришлось внимательно вглядываться, потому что узнать никак не удавалось. А когда черты наконец заговорили с ним, он был так поражен, что кровь ухнула во всем его теле – перед ним лежала вчерашняя дева, вчерашний дерзкий воин.

Он почуял волнующую радость и страх, и опустился на колени, стал снова разглядывать это лицо. Оно опять показалось ему маленьким и детским. В круглых мягких щеках, в приоткрытых полных губах было что-то, что напомнило ему мачеху, какой пришла она к ним в дом, бледная, зареванная девочка, в одночасье потерявшая и родину, и семью. Но в этом лице не было слабости и несчастья. В румянце показалась Алатаю вчерашняя ее решительность, в тонких, резких черных бровях – твердость и смелость. И только светлая, будто шелковая кожа была столь нежна, что у Алатая закружилась голова. Он закрыл глаза, переводя дух, и подумал, что до сих пор не знает ее имени.

В этот миг она отбросила плащ и села. Алатай открыл глаза и встретил ее резкий и подозрительный взгляд.

– Что ты? – спросила она.

– Думал будить тебя. Но не решался, ты крепко спала, – ответил он.

– Ха! Для такого много смелости не надо. Мог бы и разбудить.

– Как тебя зовут?

– Игдыз, – ответила она, отбрасывая за спину растрепавшуюся за ночь косу и глядя на него с вызовом узкими со сна глазами.

– Что за чудное имя?

– Это имя темных. Оно значит паучья дочь.

– Паучья? – удивился Алатай.

– Да. Это первое имя у темных, детское. У моих родителей дети умирали один за другим, только вносили их в дом. Меня с первого дня отдали темной кормилице. Она и дала мне такое имя, у них первое имя дают дурное, чтобы духи не забрали дитя.

– Помогло? – усомнился Алатай.

– Как видишь, – пожала она плечами и провела ладонью по глазам, снимая остатки сна. Зевнув, сказала: – Кормилица забыла только, что взрослого имени у меня не будет. У них детское мать дает, а взрослое – отец, если дитя прожило первые десять лет. Но меня в родной дом забрали, как на коне смогла усидеть.

– Чудно́е имя – Игдыз, – проговорил Алатай.

– Чудно́е, – согласилась дева. – Зато не как у всех. Те, что ты вздумал говорить так много с утра! Где люди?

Она поднялась на ноги, оглядываясь, потом встряхнула от росы и накинула плащ, и в тот же момент из тумана послышались конские шаги. Алатай тоже вскочил: вся их линия, с головным Каспаем, выезжала на поляну.

– Не спишь, трясогузка? И другой птичке уже не спится! – засмеялся Каспай, осаживая коня. Тот закрутился под ним, не желая терять шага. – Царь едет пощипать подземных лэмо, езжай с нами, мы твоего коня взяли. – Тут он отпустил повод, сжал коню бока, и тот в два прыжка вернулся в голову линии, пошел прежним шагом, раздраженно забирая вперед правым плечом. Линия шла дальше, выходя из тумана и теряясь в нем, готовая к бою, полная веселой воинской ярости, и Алатаю стало тоже задорно от их вида. Воины улыбались и кивали ему, улыбались они и деве, и даже Кадын смягчила глаза, глянув на них. Замыкающий вел под уздцы Алатаева коня. Он вскочил в седло и кивнул деве. Та взлетела вмиг и устроилась сзади, так близко, что Алатаю стало жарко и еще более весело. Они быстро догнали линию и встроились в шаг.

Они налетели на лэмо на краю стана. Те шли, трубили и гремели медью, и везли на повозках несколько кукол, одна была детская – мальчик до посвящения. Люди тянулись сзади. Линия загородила дорогу, и все остановились. В тяжелом молчании смотрели друг на друга конные и пешие. Потом царь тронула коня, выехала вперед и громко спросила:

– Куда вы идете?

Лысые твари защелкали между собой. Алатай тянул шею и жадно всматривался в их лица, надеясь узнать хоть кого-то, но все они были одинаковые, будто струганные одной рукой.