Читать книгу "Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса - Михаил Полторанин"

«Семью» ненавидели — что естественно! — те, у кого высасывал кровь этот спрут. Но даже некоторые попутчики Кремля не прочь были помочь генералу положить конец затянувшемуся «царству троглодита». С одним знакомым банкиром я договорился о выделении для нужд ДПА крупной суммы. Поехали с Рохлиным в банк.

— Лев Яковлевич, — сказал я ему по дороге, — не раскрывайте полностью карты. Черт знает этих банкиров, вдруг в Кремль настучит. Скажите, что деньги нужны на газеты, боевые листки — на пропаганду идей ДПА.

Кофе, французский коньяк, полутемная комната, обнюханная секьюрити — все по западному стандарту. И приветливый хозяин, российский Ротшильд, без всякой фанаберии, с интересом взиравший на мятежного генерала. Рохлин изложил ему версию с пропагандой идей, которую мы обговорили в машине.

— Что вы мне голову морочите — боевые листки, газеты, — завелся банкир. — Не для этого генералы объединяются. «Семья» всех подняла против себя — какие еще призывы нужны? Я коммунистам устал давать деньги на их пропаганду — а толку? Где действия? Вы мне прямо скажите, сколько вам надо средств на гранатометы, на снайперские винтовки, на автоматы, на взрывчатку, чтобы поднять до неба кортеж. Я дам.

— Мы не террористы, — сказал ему Рохлин, — у нас легальная зарегистрированная организация. Мы пользуемся другими методами.

Они стали обсуждать детали финансовой помощи. Я их оставил, чтобы не мешать.

Что за манера у новых русских: чуть что, так сразу — взрывчатка. У генерала не было этих мыслей. Он опирался на признанное ООН право любого народа восставать против тиранической системы. Если хунта, узурпировавшая власть, перекрыла все демократические пути к смене режима, у нации не остается иного выбора, кроме как массовыми выступлениями, акциями неповиновения, всеобщими стачками прогнать поработителей.

Через дарительные ельцинские указы, через залоговые аукционы, через финансовые аферы олигархи рассовывали по карманам все, что еще не было разворовано. А рабочий люд, в том числе военнослужащие, месяцами сидел без зарплаты. Страна кипела. 23 февраля 98-го ДПА вывело на Лубянскую площадь больше двухсот тысяч человек. Рохлин сказал с трибуны, что Ельцина больше нельзя оставлять у власти. Кремль не решился посылать омоновцев разгонять митингующих. Но к следующему разу дубинки готовились (и Рохлин эту информацию имел).

А в следующий раз — в конце лета — генерал с командой намеревались вывести на улицы еще больше людей — приезжие шахтеры должны были занять места на Горбатом мосту и вокруг Белого дома. Требование: отставка президента и правительства.

И как только омоновцы с дубинками начинали выдвигаться на позиции для атаки, в Москву вводились войсковые части.

Министр обороны с другими ельцинистами отсекались от управления, командующие округов симпатизировали замыслам ДПА. А войска вводились для защиты народа от произвола властей и беспредела ментов. Читатель может легко представить себе поведение наших доблестных омоновцев в такой ситуации, привыкших охаживать дубинками только безоружных людей, Руки вверх и возгласы: «Мы больше не будем, мы вместе с народом!» — вот их предсказуемая реакция.

По понятным причинам, я не любопытствовал сокровенными планами генерала: знал только то, чем он считал возможным делиться со мной. У них в армейской группе прошли дискуссии, какими должны быть конкретные действия. Ельцина решено было блокировать на даче — вырубить связь, электроэнергию, забить помехами сотовые телефоны, обесточить ядерный чемоданчик — и принудить уйти добровольно в отставку, передав по Конституции полномочия премьеру.

А уже премьер с согласия спикеров верхней и нижней палат парламента, и выполняя волю народа, поручал ДПА совместно с другими политическими движениями сформировать временно, до новых выборов, Комитет Национального Спасения, а сам уходил в отставку. Армия не с ними, народ не с ними, на Абрамовичей где сядешь, там и сползешь, обмазав власть в дерьме окончательно — другого выхода у них не было. («Власть валялась на дороге».)

В процессе дискуссий вставал вопрос: а вдруг Ельцин попросит военной помощи у Запада, и НАТО отправит ему на выручку десантные части. Президенту спровоцировать бои в столице России — раз плюнуть. Кто-то предложил: на первом же этапе операции предупредить Бориса Николаевича, что если натовцы засуетятся со спасительными мерами, по ельцинской даче наши военные летчики отбомбятся по полной программе. Ельцин любил бомбить свои города, обстреливать свой парламент, но превыше всего ставил личную безопасность и безопасность драгоценной семьи. (К нему приходил во сне по ночам Ипатьевский дом в Свердловске).

После принятия отставки от Бориса Николаевича ему с домочадцами давали возможность отбыть за рубеж, в жаркие объятия кураторов (естественно, без сундуков). На всякий случай военные продумывали, как перекрыть взлетные полосы московских аэродромов и вокзалы. Баловни режима Шаймиевы и Рахимовы (как это было в 93-м) могли попытаться послать «царю Борису» подкрепление. Все охранные структуры олигархов предстояло разоружить, распустить. Их провокации должны были безжалостно пресекаться. Словом, обсасывались мельчайшие детали.

Рохлина пасли все плотнее и бесцеремоннее. Он приезжал ко мне в офис — один или с кем-то, и в колодце двора Дома на Набережной, напротив наших окон, сразу появлялись серенькие «Жигули». Однажды мы проверили топтунов. Я попросил ребят позвонить мне с неподконтрольного телефона. Они позвонили:

— Генерал у тебя?

— У меня.

— Мы давно собрались и ждем вас, — соврали ребята.

— Все, прямо сейчас выходим и будем у вас минут через 15–20, — тоже соврал я серьезным голосом. Водить за нос «хвосты» меня научила еще собкоровская работа в «Правде» по Казахстану, когда республиканские власти донимали слежкой журналистов центральных газет.

Мы приникли к щелкам закрытых жалюзей и увидели, как «Жигули» тут же сорвались с места и переместились к парадному подъезду, чтобы «сопровождать» нашу машину.

К стене дома, рядом с моими окнами, топтуны прикрепили монтажную люльку. Она висела без дела, но как только приезжал генерал, в люльке появлялись двое «рабочих» со швабрами и, поднявшись до уровня моих окон, начинали лениво водить ими по стене. Что называется, откровеннее некуда.

Как-то я привез к себе на дачу надежных губернаторов, подъехал Рохлин — они стали обсуждать возможный состав КНС. Пока жена накрывала стол, я вышел на крыльцо: с левой стороны от дома и с правой, в переулках, уже стояли на часах две серенькие «усатые машины» «Жигули». (От рассмотрения персоналий в состав КНС я всегда старался держаться подальше. Возвращаться во власть отказался при первых же встречах с генералом. И считал, что в ней нечего делать всем, кто был в правительствах Ельцина-Гайдара-Черномырдина. Для ДПА я выступал в роли бескорыстного «сводника»).

От моей дачи до дачи Рохлина в Клоково, если добираться прямиком по берегу Десны, около двух километров. Дачей Рохлина она только называлась: ее строил из дешевых силикатных блоков зять Льва Яковлевича Сергей Абакумов. И обстановка в доме была спартанская: старые, когда-то, где-то списанные кровати и диваны — все деньги шли на «дело революции».