Читать книгу "Квинканкс. Том 2 - Чарльз Паллисер"

— О чем вы говорите? — спросил я в крайнем изумлении.

— Я имею такое же право на долю имущества, как и вы. Если бы мой прадед получил то, что ему причиталось по справедливости…

Он осекся на полуслове, осознав, что сказал лишнее, и с минуту сидел молча, стараясь овладеть собой.

Право на долю имущества? Так, значит, он состоит в какой-то родственной связи с моей семьей?

Генри поднялся с кресла и сказал:

— Если вы передумаете, вы знаете, где меня найти. Времени у нас осталось немного, поскольку установленный законом срок истечет довольно скоро.

— Я дал вам свой ответ, — сказал я.

— В таком случае приготовьтесь к возможным неприятным последствиям, — бросил он и вышел из комнаты.

Я уселся в кресло, чтобы поразмыслить над значением всего услышанного. В первую очередь я попытался понять, кто же именно притязает на наследство со стороны Малифантов и откуда Генри известна личность претендента. Сам я был связан с ним через Стивена Малифанта. Неужели Стивена отослали в школу Квигга (тем самым обрекая на смерть) именно потому, что он обладал правами наследования? В таком случае не является ли претендентом тетка Стивена или кто-либо из ее близких родственников? Если это предположение верно, значит, сам Генри состоит в родственной связи с претендентом. Может даже, он сам и есть претендент со стороны Малифантов? Однако сделанное им предложение плохо сообразуется с данной гипотезой, поскольку в таком случае он, безусловно, уничтожил бы завещание. (Если только не вел свою игру еще хитрее, чем я думал.) Однако его упоминание о правах своей семьи наводило на мысль, что он состоит в каком-то родстве со мной. Имеет ли он отношение к одному из пяти семейств, пошедших от Генри Хаффама: Хаффамы, Момпессоны, Клоудиры, Палфрамонды и Малифанты? И если да, к какой ветви родословного древа относится?

Погруженный в размышления, я не заметил, как наступил вечер, и в конце концов обнаружил, что сижу в полной темноте. Я отыскал шведские спички, зажег свечу и только тогда осознал, что Джоуи не пришел, как было условлено, — и в моем нынешнем душевном состоянии данное обстоятельство стало еще одним поводом для беспокойства. Визит Генри настолько взволновал меня, что я не мог сидеть дома без дела, а потому надел теплый сюртук, шляпу и вышел на улицу с намерением прогуляться до коттеджа миссис Дигвид и узнать, куда запропастился Джоуи.

Я направился к Стрэнду, но прошел лишь половину Черч-лейн, когда услышал позади частые шаги. Прежде чем я успел испугаться, кто-то швырнул меня к стене, головой вперед, и крепко придавил сзади. Я ударился лбом так сильно, что у меня помутилось в глазах и тошнота подкатила к горлу. Потом ко мне вплотную придвинулось лицо, и из темноты раздался голос:

— Ба, какой приятный сюрприз! А я-то думал, ты помер. Ну не радостно ли мне было услышать, что ты жив-здоров? Я решил прийти и убедиться самолично. И я поистине рад. Только такие дела сильно подрывают доверие человека к газетам, верно? — Барни вытащил что-то из-за пояса. — Полагаю, мне следует поправить положение и доказать, что в конце концов они писали чистую правду. И вся прелесть в том, что меня за это не посадят, поскольку для всех ты уже мертв.

Я понимал, что отбиваться или взывать о помощи на пустынной улице не имеет смысла. Единственный шанс на спасение мне давала попытка сыграть на личном интересе. Но на каком основании? Кто послал Барни убить меня? Безусловно, не Дэниел Портьюс, ибо теперь, когда старый Клоудир умер, его наследники не извлекали никакой выгоды из моей смерти. Может, Барни сам хочет отомстить мне? В таком случае я пропал. Но существовала еще одна вероятность.

— Вас послал Сансью, так ведь? — выкрикнул я.

Произнося эти слова, я понятия не имел, какими мотивами может руководствоваться адвокат. Но в любом случае он исходил из неверного предположения. Посему я разыграл свою единственную карту.

— Но он не знает, что завещание по-прежнему существует! Документ не уничтожили — так же, как меня не убили! Скажите это Сансью!

Барни развернул меня лицом к себе и задумчиво уставился мне в глаза, тяжело дыша и поглаживая лезвие ножа большим пальцем.

— Брехня, — бросил он наконец.

— Если вы сейчас убьете меня, Сансью ничего не выиграет. Только Момпессоны. Вы хотите этого?

Последние слова я произнес по наитию, ибо вдруг вспомнил, как брат Барни говорил мне, что последний имеет зуб против Момпессонов, не заплативших ему за какую-то работу.

Он пристально смотрел на меня несколько мгновений, самых долгих в моей жизни, а потом внезапно оттолкнул и быстро ушел прочь.

Я поспешил к Стрэнду и почувствовал себя в безопасности, только когда оказался на оживленной, залитой светом фонарей улице.

Зачем Сансью желать моей смерти? На кого он работает? Это оставалось загадкой, но я вдруг понял, откуда Барни узнал, где меня искать, и почему Джоуи не пришел сегодня! Он продал меня своему дяде. На глаза навернулись слезы, и я понял, что вот-вот расплачусь. После долгого периода подозрений и сомнений я наконец-то стал доверять Джоуи, и именно сейчас, когда я, в сущности, вверил ему свою жизнь, он предал меня. Что-то текло у меня по лицу. Я понял, что не слезы, а кровь — ибо теперь, немного опомнившись, я обнаружил на лбу сильно кровоточащую рану. В голове шумело, и я чувствовал слабость и дурноту. Куда мне податься теперь? Да некуда. Разве только вернуться в свою унылую каморку, но и там теперь небезопасно. Однако выбора не оставалось. С тяжелым сердцем я поспешил домой, тихонько поднялся по лестнице, благополучно избежав встречи с хозяйкой, и запер за собой дверь. Я промыл рану, остановил кровотечение, а потом повалился на кровать, и комната поплыла у меня перед глазами.

Глава 112

Как великолепно, должно быть, выглядел дом тем вечером! Я мог бы проходить мимо него тогда, поскольку частенько прогуливался по Вест-Энду в поздний час, любуясь хвастливо выставленной напоказ роскошью Застарелого Разложения (и сожалея о ней, разумеется). Я живо представляю, как из-за прибывающих экипажей на улице образуется затор, препятствующий движению: очередное свидетельство презрения к ближним.

Я могу провести вас в особняк, каким он был тем вечером. Мы проходим мимо ливрейного лакея, стоящего у парадной двери, и наемный камердинер объявляет наши имена, которые затем передаются громкими голосами с одной лестничной площадки на другую по мере того, как мы поднимаемся. Роскошные диваны и изящные буфеты стоят вдоль стен, и оркестр Коллине уже играет вальсы и галопы, хотя еще только десять часов и по нынешней моде слишком рано для прибытия гостей (но мы-то с вами не из высшего света).

Леди Момпессон и сэр Дейвид готовятся принимать гостей у дверей большого салона на верхней площадке главной лестницы. Они держатся настолько непринужденно, что, безусловно, гости усомнятся в слухах о грозящем им разорении. При виде такой расточительности любой откажется верить в подобные россказни. Разумеется, это просто обычные злостные сплетни, до каких охоче светское общество, праздное и недоброжелательное.