Читать книгу "Кто прав? - Фёдор Фёдорович Тютчев"

признаешь... Ишь ты, история какая, — продолжал он, — где земляков довелось встретить... Ну коли так, дозвольте присесть, устал я порядком, все горами шел, которую ночь иду, совсем из сил выбился.

Не дожидаясь ответа, стрелок направился к камням, из-за которых вышел к нему Катеньев, и тут увидал Надежду Ивановну.

— Батюшки светы, да никак и барыня здесь с нами?!! — воскликнул он в искреннем изумлении, — хошь и в китайском наряде, а русского человека сейчас видать.

— Это моя невеста, сестра милосердия, узнала, что я в горах остался, пришла ко мне лечить меня, — пояснил Катеньев,— ну, садись, рассказывай, как это тебе от японцев бежать удалось... Кстати, прежде всего, как звать-то тебя, земляк?

— Звать-то меня Петр, по отчеству Петрович и по фамилии тоже Петров. Выходит, стало быть, Петр Петрович Петров. Занятно сказывать, а допрежь того, как мне вашему благородию про мои похождения докладывать начать, не соблаговолите ли вы мне чего ни на есть поисть дать. Сказать по совести, вот уже третий день ничего не ел. По пути кое-какую травку жевал, водой запивал, а только еда эта самая, травка божия, как будто не того, питательности в ней, стало быть, мало. Хоть и говорят, будто бы пустынножители, угодники божии, одними корешками питались и подолгу жили и богу сподоблялись, а только это, должно, от того происходило, что святости в них было много, пищи-то и не требовалось, а мы, грешные, ровно свиньи, без жратвы более семи дней прожить не можем.

Стрелок говорил каким-то особенным тоном, нараспев, как говорят рассказчики, сохраняя глубокую серьезность на лице, только в углах губ чуть заметно змеилась усмешка, да зрачки глаз насмешливо поблескивали. Он был не молод. На сильно похудевшем лице с осунувшимися щеками виднелось немало морщин. Борода и усы, очевидно, для пущего сходства с китайцем, были сбриты, голова гладко острижена. В этом виде стрелок смахивал на Бонзу7, хотя черты лица его были чисто русские.

Надежда Ивановна встала и через минуту принесла и подала стрелку несколько лепешек и кусок холодной свинины. Тот даже слегка охнул от радости и с жадностью схватился за еду. Он ел, быстро пережевывая большие куски, и от удовольствия даже жмурился.

— Эх, вот важнецки-то! — произнес он наконец, проглатывая последние крошки. — Давно не едал так... Спаси господи. Теперь, опосля того, кабы водки, хоша бы самую малость, совсем бы человек исправился!

Он выжидательно покосился на Катеньева и севшую снова рядом с ним Надежду Ивановну.

— Водки нет,— буркнул Катеньев.

— А нет — и суда нет,— тряхнул головой стрелок.— Впрочем, коли так рассудить, и без водки жить можно. Обходились же без водки отцы церкви, особливо которые из непьющих были, и ничего жили, пока не помирали... А помирали, тогда, стало быть, жизнь кончалась, и водки по этой самой причине не требовалось.

— А ты, как я посмотрю, из веселых,— усмехнулся Катеньев, которому стрелок пришелся по душе.

— Это вы, ваше б-ие, правильно сказать изволили, — согласился Петров,—я точно что из веселых. За эту самую веселость мне в полку много раз по загривку перепадало. За веселость меня и господа японцы подвесить собрались, да помог бог стрекоча задать... да и то сказать, с чего и веселым мне не быть. Имущества у меня, окромя пустого брюха, никакого, николи и не бывало, да, полагать надо так, никогда и не будет. Заботы о таком имуществе немного. Бояться, чтобы кто не украл, не приходится, потому, что оно всегда при мне и красть никто не станет... Разве что костлявая придет: «Подай, скажет, живот свой».

«На, подавись, окаянная!» Ну она точно тогда заберет, но и тут все-таки лестно, потому что в церкви молиться станут, за воина живот свой на брани положившего...

— А ведь ты кощунствуешь?

— Я? храни бог,— изумился или притворился изумленным Петров, — и в мыслях не было, потому прежде всего, что я как есть православный человек, в бога верую, святых чту, начальства боюсь... Нет, как можно, шутить изволили.

— Ну ладно, а ты нам вот что расскажи, как ты в плен попал и как из плена удрал.

— В плен-то я попал проще простого. Много нас теперь попадает тем же манером. Был я в охотничьей команде. Послали нас на разведку, и поручик с нами. Ну шли мы... Поручик наш, царство ему небесное, хороший человек был, настоящий вояка. Много мы с ним хороших делов наделали. Ни однова раз японцев лущили... Может, и теперь бы еще лущили, кабы не попутал грех. Приехал к нам из главного штаба капитан, говорит: «Мне велено разведку с вами сделать и план снять!» Ну ладно. Разведку так разведку. Пошли. Наш поручик на это дело мастак был, а только капитану не потрафил. С первых же шагов зачал он нам указывать, как иттить, куда смотреть... Карту вынул и все по карте смотрел. Только карта эта была какая-то будто бы странная, с настоящим плантом не сходственна. На карте речонка так чуть обозначена, будто ручеек показывается, а в действительности река такая, что, окромя как в лодке, и не переедешь. Дальше, смотришь, лес показан, а его в том месте и не бывало, зато где равнинка обозначена, там, глядишь, овраг на овраге, и так все...

Наш поручик несколько раз советовал капитану ту карту стрелкам на цигарки подарить, но капитан очень на это обижался, по той причине, что карту эту самую он почитал очень хорошей, в ней даже проставлено было, где японцы стоят. Говорят, в штабу про это доподлинно знали... Вот эта-то карта и сгубила нас. Шли этта мы по ней, почитай, целый день и пришли к селению, забыл я теперь, как оно, проклятое, называется. Поручик наш говорит капитану, будто бы, по его сведениям, селение занято японцами, а капитан спорит, что не это, а следующее, потому в карте было так проставлено, а карте капитан верил больше, чем нам, потому что, когда двое из нас подобрались к самому селению, вернулись и доложили, что они воочию видели японских кавалеристов, капитан очень на них рассердился, обозвал трусами. Вам, говорит, это со страху попритчилось. Это не кавалеристы, а коровы, так и в планте показано. Ну коли в планте, так и разговоры коротки. Але-марш. Пошли. Поручик наш предчувствовал, мрачный такой шел и все вперед поглядывал. Капитан же, напротив, веселый гарцует. Конь под ним добрый, аглицкой породы, хвост куцый,