Читать книгу "Песнь копья - Илья Крымов"

Майрон учил детей, что владение стилями боя само по себе не могло сделать их сильнее; дыхание, — вот откуда черпалась внутренняя мощь, выносливость, скорость. Не умея правильно дышать, Обадайя не смог бы так долго выдерживать оборону. Улва же, умея поддерживать дыхание, могла б сокрушить его непробиваемую защиту.

— Всего их семь, — неустанно повторял Майрон, — чтобы стать несокрушимым воином, поражающим любого врага, достаточно овладеть шестью, но это доступно лишь избранным. Древние мастера осваивали два или три Дыхания, которые больше соответствовали их натуре и способностям. Обадайя сосредоточился на Втором и Третьем; тебе, Куница, нужно освоить хотя бы Первое. Самое простое.

Дыхание Первое, — повторял тёмный человек, — зовётся Натиском Ингмира в честь дракона, чей прямой и честный удар мог рушить целые крепости. Быстрые и тяжёлые атаки, не ищущие слабых мест, бесхитростные, но разрушительные и свирепые. Мастер этого Дыхания желает раздавить противника грубой мощью.

Дыхание Второе, Панцирь Малхейна, звалось так в честь дракона, который обладал самой толстой бронёй. Он медленно летал и тяжело двигался, но оставался почти неуязвимым даже против других драконов. Это Дыхание состояло из приёмов круговой обороны, нуждалось в прочных доспехах, добром щите и хорошем внутреннем ухе.

Дыхание Третье, Полёт Йуки, древние назвали в честь самого маленького, но самого стремительного из истинных драконов. Йуки сражались, только защищая свои гнёзда, в остальных случаях они убегали от врагов, лёгкие, ловкие, недосягаемые как ветер. Это Дыхание изматывало противника бессмысленной погоней, делая его уязвимым для единственного смертельного удара, который и закончит бой.

Дыхание Четвёртое, — Каверза Касхарумы, почиталось в прошлом не столько воинами, сколько убийцами и соглядатаями. Оно звалось в честь очень ядовитого дракона, который избегал долгих схваток, но нападал из темноты, из укрытий. Нанося удар, касхарума отступала в безопасность, чтобы дождаться, когда отравленный враг ослабнет и не сможет больше биться. Это Дыхание требовало многих побочных навыков, таких как полная неподвижность, знание ядов, владение коротким и метательным оружием.

Дыхание Пятое, Выпад Фуррана, было наречено в честь ночного дракона, который мог пасть с небес, схватить жертву когтями и исчезнуть с ней в одно мгновение. Этот стиль считался дуэльным, его мастера стремились к совершенству, — победе одним точным и стремительным выпадом.

Дыхание Шестое являлось предметом гордости лучших из лучших, единиц мастеров древнего Грогана, которые смогли освоить предыдущие пять и сочетать их в совершенном стиле ведения боя. Оно звалось Танцем Мэйри в честь восточного речного дракона, не имевшего настоящих крыльев, но обладавшего гибким змеиным телом. Мастер Дыхания Шестого каждый свой бой вёл иначе, полностью понимая врага и создавая подход именно для него. Это Дыхание требовало великой гибкости, несравненного таланта.

— Владение Семью Дыханиями и, как их продолжением, — боевыми стилями, не сделает вас ни всесокрушающими, ни неуязвимыми, но поможет выстоять там, где другие падут.

— А что про Седьмое? — Улва открыла один глаз.

— Зря сбиваешься с ритма, — поморщился Майрон.

— У меня голова кружится.

Он цокнул языком. Девчонка не любила долгих лекций, а названия и особенности Семи Дыханий уже давно знала наизусть, однако никогда не упускала возможности послушать именно про последнее, Седьмое. Кажется, оно особо соответствовало природной страсти Улвы к насилию.

— Дыхание Седьмое носит имя не вида драконов, а одного единственного, великого, легендарного дракона, на котором летал Сарос Гроган. Хаос Каэфидрагора. Никто из жрецов древней империи не владел этим стилем даже в золотой век, но в книгах писано, что сам первый Император-дракон был необорим с Дыханием Седьмым. Хаос Каэфидрагора не имеет никакой структуры, узнаваемых элементов других Дыханий, он — чистая ярость, воплощённая в насилии, непредсказуемый, неправильный, гротескный экстаз битвы. Безграничная агрессия.

Улва вспомнила события огненной ночи на берегах Ладосара, вспомнила ту битву и её исход. Майрон вызывал в ней сильнейшую неприязнь, но его силой орийка не могла не восхищаться.

Рив поднял взгляд на небо, сверил положение солнца со своим внутренним хронометром.

— Пока достаточно.

До усадьбы по обыкновению добирались бегом и теперь ученикам приходилось прилагать одинаково большие силы, чтобы угнаться за учителем. Майрон едва не летел над землёй, его плащ развевался крыльями.

Дома подростки поочерёдно искупались в холодной воде и вместе уселись за стол. Когда не приходилось соперничать они казались почти обычными людьми, Обадайя лучезарный и добродушный, умело скрывал грусть в своих ясных глазах; Улва была тяжела и скованна, однако близость Оби размягчала любую душу. Невзирая на их великую непохожесть, паренёк и девчонка привыкли друг к другу и даже поладили.

Наступил час отдыха, а после Обадайя с Майроном закрылись в библиотеке, где юный волшебник конспектировал лекции в свой гримуар, вычитывал нужные фрагменты из других книг и пытался явить практические приёмы, пока учитель раскуривал трубку.

Улва после отдыха обычно выходила во двор с мешком, полным разного затуплённого оружия. Сначала она доставала из него не что иное как деревянную куклу-марионетку тонкой работы, побитую временем, но ещё крепкую. Поднеся куклу к губам, северянка говорила тайное слово, которому её научил Обадайя, и отбрасывала игрушку в сторону. Пока она вооружалась, кукла непрестанно увеличивалась и вскоре, став восьмифутовым великаном, поднималась на ноги. Оби звал этого голема Дум-Думом, потому что Майрон создал его для тренировок.

— Вооружайся!

Дум-Дум, скрипя металлическими шарнирами, достал из мешка щит с мечом, крутанул их совсем как опытный рубака, и сразу же напал. Этот чурбан Улве очень даже нравился, он не прятался за щитом как за отцовской штаниной, жалости не знал, удары то и дело отбрасывали девушку, треск стоял на весь лес. Хирдквинне рычала, радостно гикала, рубила и чувствовала боль в левой руке каждый раз, когда на её щит падал тупой клинок. И даже то, что стеклянные глаза Дум-Дума были пустыми, не портило ей веселье.

Лаухальганда, подпрыгивавший возле колодца и выкрикивал ободрительные мявки, неясно, правда, было, за кого он болел.

* * *

Вечером духи-прислужники накрыли ужин.

— Сегодня я воздержусь от трапезы, — сообщил Майрон, попыхивая трубкой, — Отправляюсь в Нюттхаус. Хочешь что-нибудь передать матери?

— Да. У неё паршивый вкус на мужчин.

— Сказала та, что считала снеговика своим отцом.

Улва, сощурила глаза в гримасе тихой злобы.

— Оби, присмотри за домом.

Седовласый накинул свой чёрный плащ, усадил на плечо мимика, который обернулся капюшоном, а ещё забрал из кабинета большой ларец с ручкой на крышке. Ноша была прикреплена к седлу торгаста, и чудесный зверь понёс наездника в небо. Стемнело почти полностью. Майрон всю жизнь свою боялся высоты, однако знали об этом только те, кому он сам говорил, ибо со времён Академии приходилось бороться со страхами. Взлетая ввысь теперь боялся он не чувства великой пустоты вокруг, а кометы, бороздившей небесный океан.