Читать книгу "Что-то случилось - Джозеф Хеллер"

Артур Бэрон с женой ужинали у нас почти год назад (в самом деле, как летит время!). И мы устроили чересчур обильный ужин. У нас в доме люди всегда наедаются сверх меры. Мы любим предлагать гостям на выбор несколько мясных блюд и несколько сладких. И любим показывать, что сами отнюдь не страдаем отсутствием аппетита и умеем щедро угощать. Моя жена тогда беспокоилась – вдруг они сочтут это за намек и упрек.

– Другие пускай принимают гостей, как хотят, а ты, дорогая, делай по-своему, – подбодрил я ее.

Вечер удался на славу. Чутье подсказало мне, что это самое подходящее время их пригласить. (Однажды мы было пригласили Грина. Он заявил, что не имеет ни малейшего желания у меня ужинать, и мы вздохнули с облегчением.) За Грином водится вот такая оскорбительная откровенность, а после вспоминаешь о ней с облегчением. Я поступил очень благоразумно, не приглашая кого-то нарочно для Артура Бэрона. (У нас и так было немало гостей.)

– Что скажете, Боб?

– Привет, Арт. Мы зовем кое-кого поужинать в одну из суббот недели через три, через месяц. Будем рады, если и вы с Люсиль придете.

– С удовольствием, Боб. Только проверю, не заняты ли у нас эти вечера.

– Отлично, Арт.

В тот же день, еще до полудня, его жена позвонила моей и сказала, что у них обе эти субботы свободны и им очень приятно, что мы о них вспомнили.

Они засиделись допоздна, ели и пили больше, чем мы могли ожидать. (Я и сейчас ломаю себе голову, почему же они так скудно кормят своих гостей. Наверно, к тому времени, когда мы приходим от них домой, они уже и сами голодны.) Я смешивал терпкие коктейли, которые всем понравились, и настроенье сразу же стало приподнятое. Я казался себе таким же изысканным, как коктейли, которые смешивал и наливал. Мельком поглядывал на себя в зеркало: да, я выглядел весьма изысканно. Изысканная улыбка играла у меня на губах. (Я тщеславен, как павлин.) Из нашей Фирмы больше никого не было. Пришли юрисконсульт из одного издательства, сценарист телевидения, профессор экономики, специалист по электронно-вычислительным машинам, владелец небольшой рекламной фирмы и очень симпатичный специалист по арбитражу в одной из ведущих фирм-посредниц – о его работе никто из нас толком ничего не знал, и всем нам (на минуту) стало очень любопытно. Жены все оказались веселы и недурны собой. Не смолкали оживленные разговоры. То и дело вспыхивал смех. Моя жена, когда ее спрашивали, охотно делилась кулинарными рецептами. Бэроны уходили чуть ли не последними.

– Спасибо, Боб. Мы чудесно провели вечер.

– Спасибо, Арт, я очень рад, что вы пришли.

Мы с женой, счастливые и разгоряченные успехом, занялись любовью. В самом деле, вечер удался на славу, но я чувствовал тогда, чувствую и теперь – так подсказывает мне чутье, – что очень нескоро нам можно будет опять пригласить Бэрона, хотя в этот раз приглашение оказалось более чем уместным. Моя жена, добросовестная прихожанка конгрегационалистской церкви, никак этого не поймет: в вопросах долга и гостеприимства ее наставляет священнослужитель. Но я-то, как заведомый республиканец, лучше разбираюсь в правилах служебного этикета.

– Почему его не позвать? – настойчиво и даже с оттенком нетерпения спрашивает жена. – Разве ты с ним не ладишь?

– Мы прекрасно ладим.

– А ты не думаешь, что они и сами хотели бы прийти?

– Сейчас не время.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Мне чутье подсказывает: надо повременить. Если хочешь звать гостей, устраивай ужин без Бэронов.

Жена колеблется. Дерек в доме все больше в тягость, и многое у нас меняется. (Восторженные порывы быстро угасают, сменяясь усталостью, желания и замыслы умирают, не родившись. Строишь планы будущих развлечений, а как подумаешь, скольких это будет стоить хлопот, руки опускаются. И вот ей нечем заняться.) И еще надо как-то справляться с дочерью, если она в этот вечер не убежит куда-нибудь на свидание, а останется дома в роли зрительницы. Либо она держится с нашими гостями чересчур развязно, либо молча проходит через комнату, надутая, недовольная, еле кивает в ответ, когда знакомые с нею здороваются (а через час опять пройдет с тем же угрюмым, недовольным видом, и так каждый час, и наконец жена бормочет: «Если она еще раз выкинет такую штуку, я ее убью» – и идет ее отругать). Пожалуй, скоро я вынужден буду заявить ей, чтобы она, как и Дерек, не смела показываться на глаза, когда у нас гости. (Когда я сам в гостях, я тоже не люблю, чтобы тут же путались дети.) Из-за Дерека очень осложняются и наши отношения со старшими детьми, ведь нам приходится уделять ему гораздо больше внимания и он стоит огромных денег. (Скоро придется мне начать откладывать деньги, чтобы обеспечить его будущее.)

– Как ваши детишки? – по долгу вежливости спрашивают люди, когда бывают у нас или мы бываем у них.

Я уже привык бояться этого вопроса.

– Хорошо, все здоровы, – по долгу вежливости поспешно отвечаю я (тороплюсь поскорее покончить с этой темой). – А как ваши?

Когда мы с женой не дома, все равно Дерек нам в тягость, и нас мучит ко всему еще и такой страх: вдруг придем к кому-нибудь повеселиться и среди гостей столкнемся с одним из добрых двух десятков врачей и психологов, к которым мы прежде обращались и которым известно все про Дерека и про нас. Пока еще ничего такого ни разу не случилось. Мы предпочитаем шумные, многолюдные сборища, где невозможен общий разговор; попадая в не столь большую и непринужденную компанию, где разговор того и гляди примет неожиданный оборот и мы можем оказаться в центре внимания, мы настораживаемся. Надо не растеряться, мигом переменить тему или уж вытерпеть минуту-другую, уклончиво, обиняками разговаривая о том, о чем мы вовсе не желаем говорить. (Приходится сразу же это признать. Другие семьи, может, и признают такое спокойно. Мы – нет. Присутствующим, всем до единого, вдруг становится не по себе.) Да и в больших компаниях, бывало, кто-нибудь, считающий, что мы с ним знакомы ближе, чем это считаю я, отводил меня в сторонку и театральным шепотом таинственно спрашивал:

– А как этот ваш, младший?

– Прекрасно, прекрасно, – отвечал я. – Куда лучше, чем мы могли надеяться.

Теперь мы с женой сыты всем этим по горло, нам опостылели и осточертели психологи, психиатры, невропатологи, нейрохирурги, логопеды и прочие специалисты – всех, к кому мы обращались, не счесть и не припомнить, помощи от них ни на грош, одни только пошлые снисходительные утешения: мол, это не наша вина, нам не следует себя казнить, и нечего стыдиться. Я убежден, все молодые доктора только тем и озабочены, как бы выглядеть посолиднее, а все врачи постарше в этом уже преуспели.

– Сволочи! – хотел бы я завизжать на них, как затравленное животное. – Сволочи! Сволочи! Сволочи! Сволочи! – завопил бы я, как сова-сплюшка (черт ее знает, что это за птица), на всех, включая тех двоих, к которым тайно ходил посоветоваться насчет самого себя. Как же они не поймут, тупые ослы, что мы хотим чувствовать себя виноватыми, нам необходимо чувствовать себя виноватыми, иначе не под силу будет тащить на себе груз, который мы вынуждены тащить?