Читать книгу "Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская"

Во всяком случае, встречу с далматином Сильвестром наряд мне упростил. Я не буду утверждать, что Октавия спустила на нас собак, Сильвестр был в единственном числе и прыгал от радости, однако мне пришлось принять его восторг на себя, чтобы поберечь кремовый костюм Жанин.

На этот раз Октавия не предлагала нам чаю, а рассадила на диванчике и предоставила Сильвестру развлекать гостей. Сама она попросила прощения и скрылась в глубине жилища, намереваясь извлечь оттуда нечто, приготовленное к нашему визиту. Октавия не плакала, была очень вежлива, тревожна и не совсем уверена, какие эмоции ей полагается испытывать. Не исключено, что она с кем-то посоветовалась, и ей предложили гнать с порога излишне любопытных дам.

Во время ее отсутствия в гостиную вкатился крупный мальчик на роликах, вежливо нас приветствовал, объехал кругом несколько раз, поманил Сильвестра и отбыл в глубь дома в сопровождении собачьего эскорта.

Через какое-то время Октавия вернулась, в руках она держала потрепанную сумку из старой серой холстины. С такой помойной амуницией ходили по Москве хиппующие девочки во времена моего школьного отрочества. Сердце у меня болезненно стукнуло, замерло и стукнуло вновь.

— Here it is. Вот она и есть, — сказала Октавия и протянула мне сумку. — Лежала у родителей на чердаке все эти годы. Я привезла с собой. Сначала так получилось, потом не могла выбросить. Спрятала на чердаке вместе с другими сувенирами. Вчера поехала к родителям в Джорджтаун (центр столицы, фешенебельное место — Е.М.), нашла в старом чемодане. Вы узнаете, Катя? Это ее, Олесиа, сумка. Она с ней приехала в Ленинград. У нас девочки тоже носили такие. Только эта ручной работы…

Я взяла старую сумку ослабевшей рукой и не знала, что с ней делать. Переднее полотнище, служившее крышкой, было вышито редкими крестиками, в углу теми же потускневшими нитками обозначался символический цветок с разноцветными лепестками. Годы лежания в чемодане оставили на холстине глубокие резкие складки. Швы широкой длинной ленты тоже были прошиты неумелыми крестиками. Розовыми.

Октавия тем временем продолжала рассказ:

— Там внутри, посмотрите, Катя, пленка для магнитофона, я все рассказала, что знала и помнила. Простите, по-английски. В конверте бумага, там написано, что я, Октавия Грэм, урожденная Мэкэби, подтверждаю, что рассказ на пленке — правда. Преподобный отец Копланд заверяет мою личность и добрую волю. Он наш священник. Он сказал, что нужно сделать так. Если можно, то мне бы не хотелось, чтобы юристы…

— Ни в коем случае, спасибо вам, Октавия, я не могла даже просить, — начала я, но мигом прервалась.

Внезапно лицо Октавии приняло странное выражение. Мы с Жанин сидели на диванчике спиной к окну, а расширенные глаза хозяйки застыли на чем-то позади нас.

— О мой Бог! — прошептала Октавия, и мы дружно обернулись.

Прямо к нам по кирпичной дорожке наискось газона шел самый настоящий американский шериф, в шляпе с широкими полями и с жестяной пятиконечной звездой на рубашке. На перевязи под мышкой у него висела кобура с пистолетом.

Вдоль тротуара, на краю зеленой травки стояли вплотную, нос к носу две ярко раскрашенные машины с идентичной надписью «Александрийская полиция» на бортах. Как они подъехали, никто из нас не слышал.

«Вот тебе и заграничная каталажка как венец впечатлений! — молниеносно подумалось мне. — Интересно, что пришьют: шпионаж или вымогательство? А сроки у них длинные…»

Октавия оправилась первой и сообразила план дальнейших действий.

— Какая ужасная ошибка, — сказала она. — Скорее, скорее, пойдемте со мной!

Никто не рискнул спросить, чья случилась ужасная ошибка и в чем она состояла. Мы с Жанин поднялись с дивана и поспешно двинулись за хозяйкой вглубь дома.

«Неужели придется лезть под кровать?» — мелькнула глупая мысль, но Октавия уже открывала заднюю, стеклянную дверь. Во дворике, огороженном глухим высоким забором, резвился Сильвестр.

«Уж лучше бы под кровать», — вновь подумалось. Октавия между тем уверенно рысила к дальнему углу ограждения, там почему-то стоял старый буфет.

«В него мы не влезем…» — обреченно подумала я.

Октавия с усилием отодвинула антикварный предмет, и в заборе открылась вожделенная дыра в две доски на уровне колен.

— Сильвестр, чтобы не убегал, — нашла нужным пояснить Октавия и прибавила настоятельно. — Скорее, пожалуйста, это недоразумение.

Пока я легко ввинчивалась в дыру и помогала Жанин, Октавия быстро говорила:

— Приходите ко мне в музей, завтра. Естественной истории, зал окаменелостей, я там с утра за стеклом. Простите ради Бога, пожалуйста скорее! Пока они не догадались. Возьмите сумку, Катя. Скорее!

(Сумку, между прочим, я чуть не забыла у Октавии свою, собственную со всеми документами.)

Если б не наши с Жанин габариты, то проход сквозь дыру мог закончиться плачевно. У Жанин возникли проблемы с узкой юбкой и каблуками, и мне пришлось просто снять ее с забора. Видно, то была воля Провидения, что на мне оказались шорты и сандалии. Последнее, что мы заметили, был буфет, возвращенный в дыру.

Затем обе авантюристки обратились в бегство, насколько позволяли возможности Жанин. Я бесцеремонно тащила ее за руку, пока мы не скрылись за углом. Машина, синяя «Хонда» стояла, к счастью, не у дома Грэмов, а у соседнего, но все равно в опасной близости к полицейским экипажам. А мы со всей доступной скоростью двигались по незнакомой улице в неизвестном направлении. На моем плече болтались две сумки, моя и Олесина.

Неожиданная расторопность Октавии позволила нам сохранить свободу, но оставила в полнейшем недоумении и немалой растерянности. Может быть, стоило спросить у шерифа, что всё это значит, а не лезть поспешно сквозь собачью дыру в заборе… Однако спорить с хозяйкиным решением уже не приходилось; мы брели по какой-то уютной богатой улице в наплывающих серых сумерках, иногда нервно озираясь, не видно ли полиции у нас за спиной.

Судя по искренней реакции Октавии, полицию вызвала к дому не она. На подозрении оставался лишь один человек, которого мы в глаза не видели. Мальчика на роликах и Сильвестра можно было исключить. По всей вероятности, блюстителей порядка натравил хозяин дома, чудесный Грэм, супруг Октавии. Возможно, начитавшись шпионских романов, он пришел к заключению, что зловещие незнакомки, доведшие его жену до слез в прошлое посещение, снова пришли ее шантажировать и вербовать для работы на спецслужбы противника. Свято соблюдая безопасность семейного очага, Грэм воззвал к помощи соотечественных служб, дабы защитить супругу от полинявшей красной опасности. Вполне логично.

Научный ум доктора Бивен привел ее к аналогичным выводам, поскольку, завернув за очередной угол, она приостановилась, села на каменный парапет перед неизбежным газоном, сняла крошечную туфельку и, изучая каблук, разразилась темпераментной серией разноязычных проклятий. Среди американских «imbecile» и «asshole» (слабоумный дурак и ослиная задница), французских множественных, в том числе «merde» и «parbleu» (дерьмо и черт побери!) прозвучали «чертовый дурак» и «скотина» по-русски с трогательным акцентом. Я села рядом с Жанин на теплый парапет и продолжила мысль: «Дубина строеросовая, остолоп, тупой индюк…»