Читать книгу "Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть - Питер Хизер"

И если одно путешествие закончилось во времена Иннокентия III с появлением института папства как полностью вставшего на ноги главы западноевропейской церкви, то скрытая власть правовых структур, которые его создали, уже была близка к инициации другой власти. В период между Карлом Великим и Иннокентием III потребительский спрос привел к рождению папской власти, чтобы дать нового высшего руководителя, который теперь требовался культурно объединенной церкви латиноговорящей Европы и которого ее политические структуры больше не могли дать. Иными словами, это была имперская структура, созданная если не случайно, то, безусловно, с единодушного согласия. Однако на IV Латеранском соборе Иннокентий запустил процессы, которые превратили пассивных в активных, а единодушие – в принуждение. Механизм имперской структуры, начало которому положили ее потребители, был близок к тому, чтобы обратиться на них самих. Западный христианский мир уже не был прежним.

Эпилог

Крестный отец (часть 3)

Старая Римская империя Юлия Цезаря, Августа и их преемников была обычной сверхдержавой совершенно узнаваемого типа. Ее создатели использовали смесь экономических, военных и демографических ресурсов с целью создать огромную силу на обширных просторах окружающей территории, население которой было принуждено – под остриями копий в случае необходимости – стать частью нового имперского порядка. В центре этой новой имперской конструкции находился город Рим, и если со временем инкорпорированное в империю население включилось в римский имперский проект, выучив латынь и начав носить тоги, как почти везде, это ни на мгновение не скрывало тот факт, что Первая Римская империя была государством, возникшим в результате завоеваний ради выгоды – изначально – римской элиты.

Средневековая Римская империя пап римских была зверем другого рода. Власть пап – на самом деле почти совершенный пример (идеальный тип, если использовать профессиональный жаргон) социологической категории идеологической власти. Римские епископы могли осуществлять свою власть именно и только потому, что достаточная совокупность влиятельных мнений по всей Западной Европе стала разделять ряд идей, гласивших, что папы должны осуществлять такую власть. Этим идеям положили начало слова Иисуса святому Петру в Евангелии от Матфея, но они заполнили все пробелы: слова о том, что Петр – первый епископ Рима, что его власть – связывать и освобождать – могут наследовать его преемники и что эта исключительная религиозная власть может быть превращена в конкретные права определять учение, составлять законы и контролировать назначения на высшие церковные посты. Благодаря этому епископы Римские обрели богатства, юридические права, даже солдат и могли использовать их как дополнительное средство проецирования власти. Но в случае с папами эти более привычные составляющие имперской власти были просто ее второстепенными уловками. Они распространяли, но не создавали папскую власть: она являлась прямым результатом принятия изначального набора идеологических утверждений.

Другая огромная разница между двумя Римскими империями – это совершенно потрясающий размер второй из них, созданной за пределами самого Рима. Это чтобы не говорить, что в истории института папства не было моментов квазиимперских амбиций, когда мы рассматриваем чрезвычайно медленный процесс, посредством которого папы римские стали высшими руководителями латинского христианского мира. Папы позднеримского периода, которые копировали императорские рескрипты для создания папских декреталий, были скромными и застенчивыми не больше, чем папа Геласий, когда он долго и нудно рассуждал о двух мечах власти в разгар Акакианского раскола, или Николай I, когда он набросился на дело о разводе Лотаря II. Но если отмести в сторону несколько моментов величайшей фальсификации (особенно «Признания Клементина», которые заполнили некоторые значимые пробелы в истории от Петра до папской власти), в основном ключевые действия происходили за пределами самого Рима и были вне непосредственного контроля со стороны епископа города и его главных руководителей.

С финансовой точки зрения именно Карл Великий сделал главный шаг. Его решение одарить папскую епархию столь щедро после завоевания королевства лангобардов стало поворотным пунктом во владении экономическими ресурсами, ей доступными. Каким бы отравленным кубком это ни было в ближайшем будущем, выгода в конечном итоге оказывалась неисчислимой. На юридическом фронте аналогичным образом христиане-неримляне сыграли решающую роль в двух разных случаях. Прежде всего ими были церковнослужители Каролингов, подхватившие некоторые старые идеи относительно папы Сильвестра и императора Константина и посредством Pseudo-Isidore (который включал «Константинов дар») превратили их в набор конкретных прав, которыми пользовались папы римские старых времен, для управления западноевропейской церковью. Они проделали эту фальсификацию исключительно для своих собственных целей, но ее долгосрочное воздействие оказалось огромным. Не в последнюю очередь – и это является решающим вторым этапом правового развития – именно принятие этого представления о древней христианской организации способствовало текущему в Рим потоку новых просьб начиная с середины XII в. В ответ папская курия издала большое количество новых папских декреталий, посредством которых папское господство над западноевропейским каноническим правом стало конкретной необратимой реальностью.

С политической точки зрения даже честолюбивый замысел превратить папскую власть в высшее руководство западного христианского мира первоначально зародился в церковных кругах не в самом Риме. Факты говорят о том, что в 1000 г. епископы римские обычно скорее довольствовались исключительным авторитетом, нежели имели в своих руках какую-то всеохватную власть. Папы особенно любили, когда их приглашали время от времени на встречу императоров по вопросам реформы, и все были счастливы спонсировать миссионерскую работу и издавать внушительные с виду хартии, мало значившие на деле. Но главный пункт должностных обязанностей папы римского в отношении религии состоял в том, чтобы обеспечить пребывание городских святынь в отличном рабочем состоянии и заполнение их паломниками, что с политической точки зрения означало эффективное использование богатства епархии при организации игры амбиций среди землевладельцев-аристократов Центральной Италии. Сама идея о том, что папская власть может функционировать как глава латинского христианского мира, впервые возникла на варварском севере в IX в., хотя фальсификаторы Pseudo-Isidore имели в виду скорее ослабить императоров, нежели расширить полномочия пап римских. Затем эту идею применили на практике варварские папы римские XI в., которые сначала использовали военное могущество империи, чтобы взять власть в Риме, а затем реформировали папскую власть и перенесли ее деятельность на совершенно новые направления. Несмотря на странное выражение сугубо римских амбиций, все ключевые из них, породившие Вторую Римскую империю, возникли за пределами этого города.

Так, конечно, и должно было произойти, учитывая состояние унаследованных властных структур христианства. Ввиду того что эта религия достигла зрелости как мировая в конце существования Римской империи, изначальная всеобъемлющая религиозная власть, которой пользовались в IV–V вв. римские императоры, унаследованная, в свою очередь, королями государств-правопреемников, была более или менее неизбежна. Императоры стали потрясающе богаты и угрожающе могущественны. А древние идеологические корни монархической власти в классическом мире делали их прямыми избранниками и представителями Господа Бога, а не просто мирскими правителями. В этих обстоятельствах, особенно когда новая мировая религия занималась изобретением своих управленческих структур, правил и религиозных учений в дополнение к императорской власти, было совершенно невозможно, чтобы в такой обстановке могла появиться какая-то альтернативная фигура как серьезный соперник быстро развивавшейся роли императора в качестве нового главы массовой религии. И как только эта модель упрочилась, ее оказалось чрезвычайно трудно вытеснить. Почти через пятьсот лет после императора Константина Карл Великий увидел в себе человека, исполнявшего Божью волю в осуществлении correctio, и огромное большинство его священнослужителей были рады с ним согласиться. Еще через двести лет настроенным на реформу церковникам по-прежнему приходилось убеждать таких благочестивых политических правителей, как римские императоры Генрих III и Генрих IV, поддержать их, чтобы получить шанс провести свои принципы в жизнь.