Читать книгу "Сквозь три строя - Ривка Рабинович"

Продолжение этого дня и следующую ночь я не помню – спала.

Человек, прошедший шунтирование или операцию байпасов, никогда уже не будет тем, каким был до того. Не потому, что он тяжело страдает – нет, он может и хорошо себя чувствовать. Но он помнит, как хрупко его существование. Он насторожен, прислушивается к реакциям своего тела. Он знает, что враг отброшен, но может атаковать вторично. Он должен соблюдать правила, касающиеся питания, физических нагрузок, распорядка дня. Я бы не советовала никому пренебрегать правилами и строить из себя героя. С этим можно жить, и неплохо жить, немало лет. Но нужно избегать излишних опасностей.

Вернемся в большую палату, где я проснулась на следующее утро, чтобы начать новую жизнь человека, прошедшего операцию на сердце. Боли я не чувствовала, только слабость. Я хотела только одного: чтобы меня оставили в покое, не трогали и не заставляли что-либо делать.

Трубка аппарата искусственного дыхания все еще торчала у меня в горле. Когда врачи пришли на обход, они спросили, как я себя чувствую, а я не могла ответить из-за этой трубки. Я показала знаками, чтобы ее вытащили. Они обменялись взглядами и сказали, что рано, чтобы я подождала еще немножко. Через некоторое время они пришли еще раз, и я опять на языке знаков показала им, чтобы вытащили трубку. Они не были уверены, что я смогу дышать самостоятельно, но я была убеждена, что смогу. Один сказал другому: «Попробуем?» Мне они велели не дышать и одним сильным рывком вытащили трубку. На долю секунды дыхание оборвалось, но сразу восстановилось. Я дышала, я улыбалась. Маленькая капелька счастья.

Затем пришла сестра и сказала: «Теперь вставай, надо перестелить тебе постель». Встать? Кто вообще в состоянии шевелиться?

– Не могу, – сказала я. – Нет у меня сил.

– Я знаю, миленькая, – сказала она мне. – Поможем тебе. Повернись на спину.

Я осторожно повернулась, и она подставила руки под мою спину и помогла мне принять сидячее положение.

– Прекрасно, – сказала она, ободряя меня. – А теперь попробуем спустить ноги.

Еще одно движение – и она посадила меня в кресло, стоявшее возле кровати. Я сижу! Кто бы поверил! Еще одна маленькая капелька счастья.

Это очень умный метод – заставлять оперированного встать с кровати как можно раньше. Это помогает вновь почувствовать себя человеком. Я сижу – значит, я существую и вскоре смогу начать ходить. И действительно, это случилось раньше, чем я ожидала. Мне помогли встать и пойти в туалет. Затем старшая сестра пришла вместе с практиканткой, темнокожей девушкой, репатрианткой из Эфиопии, и сказала:

– А теперь пойдем принимать душ.

Мы пошли с девушкой по коридору, обнявшись, словно пара влюбленных. Она посадила меня на табуретку и мыла меня. Ее движения были мягки и ловки, она не дала мне мыться самой: «Не стесняйтесь, геверет, все проходят через это в первый день!» Было больно, когда она отодрала пропитанные кровью бинты, прилипшие к телу, но она сделала это так быстро, что я и вскрикнуть не успела. После душа, в чистой от пятен крови рубашке, чувствуешь себя намного лучше.

Дети пришли навестить меня и были поражены, видя, что я сижу в кресле. Я думала о чудесах медицины: только вчера в это время я лежала на столе, мне распиливали кости и открыли грудную клетку, как открывают курицу перед варкой. Что они делали с моим сердцем? Лучше не пытаться представлять себе эту картину. И вот я сижу здесь, довольно бодрая, даже стояла уже на ногах и ходила. Разве это не чудо?

После обеда сестра уложила меня на койку и пристегнула на моей руке кожаный браслет с пряжкой, присоединенный к монитору. Монитор показывает на большом экране график пульса. Во второй половине дня пришел профессор Шехнер в сопровождении нескольких врачей, улыбнулся мне, спросил, каково самочувствие, и дал сестрам распоряжения относительно лекарств. Другой врач сказал мне, что я должна время от времени вставать, идти в ванную, стараться сильно кашлять над раковиной и выплевывать кровь, которой пропитаны мои легкие. Их нужно очистить. Это действительно было тяжело и больно, но я старалась, как могла.

Необходимость кашлять и выплевывать кровь была не единственной моей проблемой. В числе лекарств, прописанных мне, было мочегонное. Кто принимал его когда-либо, тот знает, что это значит – быстро и часто бегать в туалет. А я, прежде чем побежать, должна отключиться от монитора, опустить сетчатую перегородку сбоку кровати, осторожно спуститься, найти свои тапочки возле кровати… И все это, разумеется, медленно, ведь все мои движения осторожны. Легко понять, что я не смогла выполнить все эти действия с нужной быстротой – и случилась «авария». Сестрам пришлось перестилать мне постель, и, хотя они проявляли понимание и успокаивали меня, было очень стыдно. Я поняла, что не смогу успеть и в следующий раз, и, чтобы такое не случилось вновь, решила сидеть всю ночь в кресле, отключенная от монитора. Так я просидела две ночи. Иногда засыпала сидя, но большую часть времени бодрствовала и очень устала. В бессонную ночь часы ползут так медленно… Интересно, что ни сестры, ни дежурный врач не обратили внимания на то, что график моего пульса исчез с центрального пульта. Если бы я умерла, раньше утра никто этого не заметил бы.

Через два дня после операции я считалась уже «ветераном», не требующим особого внимания. И это после того, как утром второго дня у меня был приступ фибрилляции – ускоренного и беспорядочного сердцебиения. Ко мне как раз пришли посетители, а я не могла говорить, только помахала рукой. Врачи и сестры поспешили ко мне, сделали несколько уколов, и постепенно пульс стал нормальным.

На третий день я начала приставать к врачам, чтобы меня выписали, потому что сидеть ночами в кресле было очень тяжело. Из-за приступа фибрилляции профессор Шехнер и слушать не хотел о выписке. Он не знал, разумеется, что я провожу ночи, сидя в кресле. Я просила также отменить мочегонное лекарство, но и эту просьбу он отклонил и сказал, что мое тело полно наркотических веществ, и их нужно вывести как можно быстрее. Пришлось страдать еще два дня.

После выписки я не вернулась сразу домой, а поехала на неделю в пансион для выздоравливающих – я за счет больничной кассы, а Ада, как сопровождающая, за небольшую плату. Там мне было хорошо: ничего не нужно делать, все подается готовым, каждое утро врачебный осмотр, никаких забот о домашних делах. С каждым днем, с каждым часом чувствуешь себя лучше. Только один раз ночью у меня началось сильное кровотечение из носа. Ада вызвала дежурного врача, который обложил мой нос кубиками льда. Случись это дома, мы бы не знали, что делать.

Для гостей пансиона проводились уроки легкой физкультуры и читались лекции о здоровом образе жизни. В шесть часов пополудни желающие собирались в зале, там можно сделать себе чай или кофе, было различное печенье. Приходили дети, мы вместе пили кофе. Это были счастливые дни – может быть, из самых счастливых в моей жизни.

Нам объяснили, что для выздоровления требуется время – от трех месяцев до полугода. В промежуточный период могут наблюдаться слабость и резкие перепады настроения, это обычные явления, которых не нужно пугаться.