Читать книгу "Геррон - Шарль Левински"

— Это плохая история, — сказал я.

Уже не помню, что мне ответил дедушка. Но знаю, что он мог бы ответить.

— Да, история нехорошая, — мог бы он сказать. — Но она про тебя.

С сегодняшнего дня всюду висят плакаты. Объявления Мурмельштейна. Дисциплина, пишет он, теперь самое главное. Именно в трудные времена. Спокойствие и порядок. Мы все должны чем-то пожертвовать ради общества. Так он пишет.

Его предшественник Эпштейн — едва успел исчезнуть, как уже забыт, — точно так же формулировал свои призывы, не иначе. Но он никогда не отдавал распоряжений печатать их на плакатах и расклеивать по стенам. То, что Мурмельштейн считает это необходимым, не сулит ничего хорошего. Не в Терезине, где любое изменение всегда означает только ухудшение. Перемену к еще худшему.

Поговаривают, что снова готовят отправку нескольких транспортов. Под шумок. Пять тысяч человек должны быть депортированы, говорят одни. Нет, возражают другие, десять тысяч. Самое меньшее. Стараются превзойти друг друга страшной цифрой. Больший ужас побивает меньший. Всякий взлет фантазии ужаса принимают на веру. В первом классе школы мы играли в игру, где побеждал тот, кто сможет придумать самое большое число. Мы побивали друг друга миллионами, миллиардами и триллионами. Не имея никакого представления, что означают эти слова. Недели две на каждой перемене мы в это играли. Пока однажды кто-то не принес в школу полоску бумаги, которую он склеил дома с помощью родителей и исписал бесконечным рядом цифр. Сам господин Ольце, наш учитель, не смог прочитать это число. Тогда игра закончилась. Со слухами о запланированной депортации происходит нечто подобное. «Пятнадцать тысяч», — сказал кто-то сегодня. Еврейское агентство сказок работает сверхурочно.

И еще кое-что дает повод для бесконечных предположений: все представления в гетто отменены. Ни концертов, ни театра. «Карусель» больше не крутится. Всезнающие люди объясняют это так: после девяти транспортов уже не останется ни одного ансамбля целиком. Даже если подключить второй состав. Но быть того не может, чтобы это было правдой. Может, запрет никак не связан с Терезином. В Рейхе тоже закрыли театры. Эту новость Ольга принесла от датчан. Было сказано: все актеры уходят на фронт. Что, скорее всего, означает: они сфотографируются в форме. Сшитой по заказу. Знаю я своих коллег.

Мы в последнем акте. В этом нет сомнений. Остальное — молчание.

Фильмы в Рейхе будут снимать и впредь, это я знаю из того же источника. Это дает мне надежду. Когда Терезин опустеет, тогда-то и понадобится мой фильм. Чтобы доказать миру, что мы все еще здесь.

Эсэсовцы, это тоже бросается в глаза, теперь ходят по гетто всегда по двое. Новое предписание. Не ожидают ли они сопротивления? Восстания? От кого? Мы истощены от голода и обессилены. И даже если… Чтобы нас подчинить, не понадобится ни оружия, ни отравляющего газа. Достаточно будет запаха свежего хлеба. Мы последует за ним, как гамельские крысы.

Ибо ломтики хлеба становятся все меньше, а суп все жиже. «У немцев кончаются запасы», — говорят одни. Другие объясняют оскудение так: «Бухгалтерия опережает факты. По их расчетам, нас уже на пять тысяч ртов меньше». Или на десять тысяч. Или на пятнадцать. «Вот увидете», — говорят они.

Вот увидим.

Вдруг пошли новые слухи о положении в Освенциме. Жуткие истории, в которые я не могу поверить. Не хочу верить. Даже если людя клянутся, что информация исходит от самого Мурмельштейна. В тот день, когда Рам назначил его еврейским старостой, он якобы сказал: «Значит, я тот, кому придется посылать людей на смерть». Каждый уверяет, что информация из надежного источника — от того, кто сам при этом присутствовал или знает того, кто совершенно точно знает… Не важно. Страх всегда окрылял фантазию. Разумеется, нацисты преступники, но на столь массовое убийство им никогда не найти достаточное количество сообщников. Это сведется к работе в нечеловеческих условиях, и, разумеется, выживут не все. Это уже плохо настолько, что нет надобности выдумывать ничего еще худшего. То, о чем рассказывают люди, было бы невозможно чисто организационно. Для этого было депортировано слишком много людей.

Я уже несколько дней занят тем, что составляю список тех, кого я знал в Вестерборке и в Терезине и кто был отправлен в Освенцим. До того как у меня забрали пишущую машинку и бумагу, я успел припрятать несколько чистых листов между страницами плана монтажа. Сшлюздил. Бумага бесценна. Я пишу свой список самым мелким почерком, но листы заполняются один за другим. С обеих сторон. Столько мертвых быть не может.

Или все-таки может?

Ольга считает, я должен это бросить.

— В этом есть что-то зловещее, — говорит она.

То есть вполне подходит к нашей ситуации. С тех пор как она однажды утащила меня на один концерт, я знаю, что такое пляска смерти.

Нет.

Нет. Нет.

И все-таки.

Я получил повестку. Текст для моей последней сцены. На узкой полоске бумаги.

«Сим имеем вам сообщить, что вы включены в список на транспорт».

Сим. Канцелярский язык.

Имеем сообщить. То есть не мы сами. Мы только приводим в исполнение. Принужденные некой анонимной властью. А он сидит со своими гигантскими ножницами и режет. А мы только имеем сообщить. А вы имеете только подчиниться. Что вы включены в список на транспорт. Имперфект. Прошедшее время. Это уже произошло и не подлежит изменению. Вы потерпели неудачу. И — включены. Армейский термин. В последний раз я слышал его на киностудии. Одна из новых танцовщиц была включена в состав герлз. Теперь и Курту Геррону позволено взмахивать ногами.

«Вам надлежит своевременно явиться для отправки к месту сбора по адресу: Длинная улица, 5».

Нет никакой Длинной улицы. Это маскировочное слово, придуманное для лакировки города. Называется это L3. Вам надлежит явиться на L3,05. В Гамбургскую казарму. На пропускной пункт. Для отправки. В одном скетче из ревю у меня была однажды фраза: «В этом учреждении я сам себе показался срочной депешей, так быстро меня отослали».

«По получении этой повестки вы обязаны тотчас подготовить ваш багаж». Я встану перед своим гардеробом и буду делать выбор из моих двадцати костюмов. То ли мне упаковать шелковые рубашки, то ли все-таки вышитые.

«Разрешенный багаж должен иметь предельно ограниченный объем, соответствующий трудовой деятельности».

Какой трудовой деятельности? Что делают в Освенциме? Да, я знаю, куда повезут, хотя место назначения тут не упомянуто. Они не упоминают его никогда. Так же как не является депортацией моя отправка. Это всего лишь «перемещение в другое гетто обеспечения».

Гетто обеспечения. Что за лжецы сочиняют эти новые слова.

…предельно ограниченный объем, соответствующий трудовой деятельности…

Я не могу ограничить мой объем еще больше. Брюки на мне уже болтаются. Как будто они сшиты для двух Герронов.